с братом. А далее я лежал в гамаке, поскольку так и не сумел подняться на ноги из-за того, что десятая чарка вкуснейшего вина в меня попросту не влезла и я вынужден был лишь ублажать свой слух местным красивым фольклором творческих людей из клана Ватрушек.
Я пускал в умилении слюни, выдувал из ноздри пузыри, подпевал им, явно фальшивя, и заказывал наугад очередную неизвестную мне песню, чувствуя себя барином.
Местные жители видели моё безобразное состояние, возможно, даже осуждали его, но гость есть гость, каким бы он ни был, поэтому они усердно исполняли мои прихоти, продолжая программу чествования, дабы развеселить, ублажить и оказать внимание почётному гостю.
От их хоровода у меня сильно кружилась голова, поэтому я начал теряться во времени и пространстве, на ватных, ослабевших ногах плёлся за угол, чтобы облегчить своё нутро и справить малую нужду. Вновь ложился в гамак на живот в ожидании следующего приступа рвоты, с отчаянием в душе понимая, что через пять-семь минут всё повторится. Опять буду вынужден выползти из гамака на землю, проследовать в долгий и изрядно унизительный, как мне тогда казалось, путь за стенку, где буду вынужден совершить очередной обряд самоочищения.
Наверное, вино было здесь ни при чём, ведь местные пили наравне со мною, а выглядели трезвее да румянее – по-видимому, это случилось с непривычки, а может быть, и поспособствовала акклиматизация.
Кошмар, связанный с физическим состоянием вашего покорного слуги, закончился с заходом солнца и совпал с тем обстоятельством, что местные жители окончательно огорчились, глядя на шалунишку, а наиболее милосердный островитянин поднёс к моим устам бокал, наполненный огненной водой, и заставил выпить его до дна.
На этом всё закончилось. Дальше я не помнил ничего, не подозревал о том, что дошёл до гамака, или пока что не дошёл, а принялся кривляться в танце, увлекая в свою бесовскую пляску красивых девушек, чтобы сотворить хоровод, а может быть, и вытворять всяческие непотребства… не помню. Но утром я проснулся в гамаке с острым чувством стыда и депрессией, а может быть, с депрессией, которую вызвал стыд, то ли всё это одновременно гармонично переплелось друг с другом… не знаю.
Я лежал в гамаке и задумчиво смотрел на небо. В глазах рябило, а голова гудела, как натруженный пароходный котёл, уши закладывало, как при недавнем снижении авиалайнера, сухость неба подсказывала мне, чтобы даже и не вздумал пошевелить языком, дабы облизнуть высохшие губы; боялся пошевелить рукой и прислушивался к редкому сердцебиению, да и вообще старался не дышать. Хоть и не являюсь настоящим алкоголиком, но впервые в жизни происходили данные метаморфозы в сознании, а самое главное и печальное – то, что мозг мой хорошо работал, тело же можно было выбросить на свалку вместе с прочим хламом.
Лежал я долго, вспоминая произошедшие события и вчерашние приключения, начиная с того момента, как познакомился с существом-девушкой.