не могло. Очевидно, директор сделает следующий шаг, и всех очень волновал вопрос, что именно он предпримет. Общее мнение склонялось к тому, что он будет призывать к себе поочередно всех учеников пятого и шестого классов и допрашивать их наедине. Большинству мальчиков очень хотелось, чтобы так и было, только двое из нас, кажется, не желали этого.
Вам, наверное, легко себе представить, как чувствовал себя я. Мне казалось, что за эти часы все вокруг меня пошло вверх дном. Мне никогда и в голову не приходило, что Роллинзон может быть таким, да и теперь я с трудом верил этому. Прежде всего надо было узнать, что он сказал Плэйну, – только таким способом и можно было хоть как-то разобраться в этом деле.
Плэйн принял меня не особенно разговорчиво, было видно, что ему уже очень надоела эта история.
– Я послал к вам Роллинзона, – начал я. – Нельзя ли мне узнать, что он сказал вам?
– У меня нет оснований скрывать это от вас, – ответил Плэйн. – Он просто отказался говорить об этом. Но почему вы сами не спросили его?
При этом он пристально посмотрел на меня.
– Мне не хотелось его спрашивать, – сказал я. – Так что, он не сознался?
– Нет. Потому-то директор и созвал всю школу. Лучше было бы ему сознаться, то есть я хочу сказать, виновному лучше было бы сознаться. Неизвестно, чем теперь кончится дело. А вы сами ничего не можете сказать по этому поводу?
– Нет, – тихо ответил я.
Несколько минут прошло в молчании.
– Идите пить чай, а потом приходите на крикет, – сказал Плэйн, очевидно утомленный этим разговором, и я ушел.
Ни за чаем, ни после чая я не говорил с Роллинзоном. Отношения между нами становились все хуже и хуже. Его честь была поставлена на карту, и он все-таки отказался сознаться. Несомненно, тут кроется какая-то причина, что-нибудь такое, что сразу объяснит дело, когда он заговорит. Но пока он не хочет говорить, он не должен рассчитывать на то, что я буду относиться к нему по-прежнему. И я ждал, что будет. Он тоже молчал и, казалось, избегал малейшего повода к разговору.
После чая мы отправились на крикет. Переодеваясь у себя в спальне, я слышал, как Плэйн нетерпеливо стучал в двери, недовольный тем, что все так медлят, когда же я сбежал вниз – вслед за Роллинзоном, – Плэйн куда-то исчез. Оказалось, за ним только что прислал директор. Подождав его несколько минут, мы начали играть без него.
Помню, что игра в тот вечер не представляла большого интереса, и мы скоро ее закончили. Помню также, что я бросал мяч Веббу, а Эндрюс стоял рядом со мной. Вебб спокойно возвратил мне мяч, и я поймал его почти у себя под ногами. В эту самую минуту я увидел, что кто-то из товарищей бежит к нам от ворот школы.
Но это не был Плэйн, которого мы все время ждали. Это был Комлей, а так как Комлей никогда не играл в крикет, то было очень странно, почему он бежал сюда. Я что-то сказал по этому поводу, Эндрюс тоже обернулся и стал смотреть на него. Тут, считая себя уже достаточно близко, Комлей что-то прокричал нам.
– Что он сказал? – спросил Эндрюс.
– Не понял, – ответил