Она все делала правильно, но не учла главного. Мне нужно было найти ответы внутри себя, а не снаружи. Так уж я устроен.
Во-первых, следовало перестать спорить с независящими от моих желаний обстоятельствами. А во-вторых, нужно было раз и навсегда признаться самому себе: я не всемогущ. Просто? Да, на первый взгляд и то и другое легко выполнимо. Но попробуйте проделать это в молодом и полном сил возрасте, когда кажется, что можешь свернуть горы, стоит только поднатужиться и…
Наверное, я справился с душевными терзаниями только потому, что устал. Вымотался морально и физически. Иссяк настолько, что в одно прекрасное утро понял: больше не могу переживать. Не получается. Перегорел. После всего случившегося знакомые стали замечать, что я стал суше и холоднее в общении, но, поскольку личностные изменения удачно совпадали со значением моей фамилии, дальше рассеянного удивления и шуток дело не зашло. Правда, примерно полгода спустя выяснилось, что проблемы вернулись или, что будет точнее, и в первый раз не думали меня покидать. Именно тогда на грани отчаяния и надежды я познакомился с Максом, доктором Максом Лювигом, который… Обучил меня многим интересным штукам.
Увидеть собственное ничтожество со стороны не так уж сложно: отставьте чувства в сторону, поднимитесь на ступеньку вверх и пошире откройте глаза. Всего делов-то.
«Открыть глаза… Нужно открыть глаза… Нужно?..»
Конечно, девочка. А то я уже заждался.
Она шевельнулась. Перевернулась на бок, оказавшись ко мне лицом. Глубоко вздохнула и распахнула веки.
Светло-голубой взгляд из зарослей бахромы пледа, натянутого на голову, – картина, достойная кисти сюрреалиста.
– Почему ты здесь?
– Потому что сейчас не могу быть нигде больше.
А еще потому, что наша суровая хозяйка строго-настрого велела мне скрасить твое одиночество.
– Ты все время выполняешь только приказы? И никогда-никогда не хотел сделать что-то сам? Что-то свое собственное?
– Исполнять чужую волю всегда безопаснее: не несешь ответственности за сделанное или несделанное. И не чувствуешь угрызений совести… Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.
Жмурится. Сжимает веки упрямо, сильно и совершенно бессмысленно. Потому что в следующее мгновение снова открывает глаза, виноватые и расстроенные:
– Я не могла иначе.
– Знаю.
– Почему ты не остановил меня?
– А разве нужно было?
– Но тогда бы…
Все верно. Если бы я схватил тебя за руку и вернул на место, получил бы пощечину и истерику на весь ресторан, зато фройляйн Нейман не лежала бы сегодня на мостовой под деловым центром. Скорее всего не лежала бы. Конечно, остается возможность умышленного убийства, инсценированного под суицид, но… В таком раскладе я сомневаюсь еще больше, чем в выводах относительно того прожорливого парня.
– Женщина осталась бы жива? Да. Возможно.
– Так почему же…
Ты и правда не понимаешь?