и не будет. А сегодня им предстояло провести здесь последнюю ночь и уйти, чтобы никогда уже сюда не вернуться. Проклятая эта мысль возвращалась как заколдованная.
Внезапно захотелось побыть одному, и он вышел на кухню посмолить «Родопи». Желанный сигаретный дым унял невнятную маету, но на обратной дороге ноги сами занесли его в почти пустую и тихую комнату – перепровериться еще раз.
В углу, на старом стуле, повисли в ожидании завтрашнего вылета темно-синий пиджак из тех, что называют «клубными», и габардиновые брюки, на полу рядом – почти не ношенные португальские туфли. Алик прошелся взглядом по массивным металлическим пуговицам на пиджаке и успокоился – все на месте. Он чуть покривил лицо, отгоняя навязчивую мысль, и тяжело опустился на сиденье.
Багаж всей их жизни уместился в трех видавших виды фибровых чемоданах, что выстроились в ряд напротив, вдоль оголившейся стены. Ленка пыталась собраться, словно на необитаемый остров, но Алик встал намертво, лично укладывая только самое необходимое. Лишь под самый конец, уступая мольбе в янтаре ее глаз, он дал слабину, и в один из чемоданов прокралась потемневшая от времени чугунная мясорубка.
Вещи, что вдруг стали ненужными, растаскивали деловито снующие родственники. По вечерам Ленка сдавленно рыдала в разоренной квартире. Глухой этот плач рвал Алику душу. Тогда он садился на пол, у кресла, обхватывал ее ноги и рассказывал, как хорошо им будет под Хайфой. Что там всегда солнечно и рядом плещет теплое море. Что во дворе домика они посадят лимон и гранат. Что оливки там можно покупать на рынке и самим давить из них дивное масло. А еще там очень, очень хорошая медицина, и у них там обязательно появится маленький – ведь для них еще ничто не поздно.
Противно скрипнула ножка стула, и Алик шевельнулся, разминая кулаки. Прислушался к веселым голосам из соседней комнаты. Потом пристально посмотрел в угол, где валялись вещи, что не пригодились совсем никому. Словно какая-то тяжелая тень упала на его лицо, и он нахмурился, припоминая.
Вон лежит на боку оранжевый шелковый абажур из далекого детства. Когда-то мама сшила его своими руками. Он был огромным, но невесомым – материал туго натянут на проволоку. По вечерам, из теплой постели, абажур казался маленьким домашним солнышком, и мальчик Алик засыпал, тепло улыбаясь.
Рядом валяется зонт цвета спелой вишни – большой, с длинной ручкой. Несколько спиц сломано, а кончик деревянного стержня заметно стерт. Это в далеком сорок втором дед, опираясь на зонт, как на трость, уносил годовалого Алика через Баксанское ущелье – к своему последнему инфаркту и вечному покою в каменистой обочине перевала Бечо.
А может, плюнуть на все и взять с собой?
Тихо приоткрылась дверь и в проем просунулась Ленкина голова.
– Грустишь? – Она подошла и растрепала ему волосы на затылке. Потом приобняла сзади. – Сбегай в «Экспресс», развейся. Я что-то с закуской промахнулась, не хватит. Давай-давай, – поторопила она, – скоро уже закроется. Быстро, туда и назад, чтобы я не волновалась.
Он