подрёмывала в тепле. Но некрепок старческий сон. Если к ней подходили или начинали упорно смотреть – тотчас просыпалась.
Коготок, щедрый, как все достойные воеводы, застегнул на иссохшем запястье серебряный обруч:
– Что зришь для моего сына, почтенная?
– О… – был ответ. – Сын переживёт тебя на долгие-долгие годы…
– Ты, бабушка, хитрей всех в ремесле, – рассмеялся Потыка. – Как велишь толковать: малец до почтенной бороды доживёт или я рано сгину?
Вещунья обратила к нему лицо, перехваченное тёмным платком. Закрытые глаза улавливали иной свет, озарявший для неё все тайные тропы.
– В твоём будущем я не вижу проигранных битв…
Ве́села старуха подозвала сама. Юнец приблизился, робея.
– Знаешь ли ты, – спросила она, – что кокору для твоей песницы в былые годы выращивали? Брали молоденький клён и направляли ствол с ветками, придавая должный изгиб. Для корытца ствол клиньями распирали…
Юнец тосковал, глядел в сторону.
– Это сколько ждать, пока вырастет…
– А прежде вечностью жили, не одним сегодняшним днём. Зато те звуки вправду звёзд достигали.
Светел навострил уши. У него всё не было случая подержать в руках чудесный сосудец. Заглянуть внутрь сквозь голоснички. «Ну ничего. Догоним в Пролётище, дальше вместе пойдём. Улучу время…»
– Твой ковчежец, дитя, что хилый потомок некогда могучего рода, – продолжала вещунья. – Дай руку.
Светел сразу вспомнил Арелу, умевшую читать по ладони, но старуха лишь быстро ощупала кончики пальцев:
– Вот о чём я толкую. Ты даже не ведаешь, что эти струны просят крепких ногтей.
Весел разглядывал ложку, засевшую черенком в трещине потолочной доски. Ты, бабка, старая, говорил его вид. На что мне додревние сказки, я молодой! Гадалка улыбнулась:
– Хочешь, я загляну сквозь время ради тебя?
Весел ожил, подмигнул спешившей мимо блюднице:
– Напророчь, бабушка, чтобы в смертный час меня самая пригожая обняла.
– О! Ты зришь суть, – словно того и ждала, вздохнула вещунья. – Это сбудется. Ты выронишь душу, обнимая красавицу.
Коготкович победно выпятил грудь, но тотчас задумался. Это, значит, его до старости красные девки будут любить? Или ему теперь объятий бояться, вдруг душа вон? Светелу показалось, Весел даже на свой ковчежец посмотрел неприязненно, будто тот ему загадку угрозную загадал. Однако живой нрав взял своё. Весел вновь оседлал скамеечку… и вдруг повёл памятное:
Как подружки собирались…
…Лапотное ристалище, Торожиха, Крыло!.. Светел ждал, чтобы Неуступ оборвал легкомысленного певца, но Сеггар ухом не вёл. Вот перемигнулся с Ильгрой. Воевница понятливо кивнула, подошла к гадалке. Вложила ей в ладонь подношение, выслушала ответ. Вернулась недовольная.
– Старая ведьма из ума выжила, – сказала она Нерыжени. – Я ей: как, мол, наши ребятишки успеют?.. А у омёхи то ли уши плесенью заросли, то ли ум за разум запрыгнул. Дочери, говорит, твоих дочерей спустя много поколений будут править