Усатые, похожие на моржей, на которых напялили коричневые комбинезоны, они могли бы сойти за близнецов.
– Ну ладно. Я буду у себя за столиком, если понадоблюсь.
Еще раз сверкнув фальшивой улыбкой, сестра шагает в здание и оставляет нас втроем. Ну или ввосьмером, если считать гвоздики.
По крайней мере, они наконец замолчали.
Когда папина тень падает на вазу, Элисон поднимает голову.
Бросив взгляд на мои костыли, она срывается с места, так что чайный сервиз дребезжит.
– Он был прав!
– Кто был прав, милая? – спрашивает папа, поправляя выбившиеся пряди у нее на висках.
Даже после многолетних мучений он не в силах устоять.
– Кузнечик.
Синие глаза Элисон блестят от тревоги и радостного возбуждения, когда она указывает на густую паутину, оплетающую спицы зонтика. По паутине бежит садовый паук размером с долларовую монетку, торопливо укрепляя под порывами ветра белый кокон – несомненно, свой будущий обед.
– Прежде чем паук его поймал, кузнечик успел кое-что крикнуть.
Элисон стискивает руки перед собой.
– Кузнечик сказал, что ты ушиблась, Элли. Он видел тебя на выходе из скейтпарка.
Я смотрю на запакованного, как мумия, пленника. Значит, это тот кузнечик, который пытался вскарабкаться по моей ноге в «Подземелье». Неужели он приехал сюда на машине?
В животе у меня что-то переворачивается. Нет. Невозможно, чтобы это был тот самый кузнечик. Элисон, наверное, случайно услышала наш разговор с сиделкой. Иногда мне кажется, что Элисон просто притворяется, будто ничего не понимает, ведь это проще, чем честно признать свою болезнь. И весь тот вред, который она причинила семье.
Она так крепко стискивает руки, что костяшки пальцев белеют. С того самого дня, когда она причинила вред мне, Элисон избегает любого физического контакта со мной. Она думает, я такая хрупкая, что могу разбиться. Вот почему я ношу перчатки – чтобы она не увидела шрамы и не вспомнила про тот случай.
Папа разводит ее руки и переплетает пальцы Элисон со своими. Она смотрит на него и понемногу успокаивается.
– Привет, помидорчик, – произносит она ровным тихим голосом.
– Привет, медвежонок.
– Ты привез мороженое. У нас свидание?
– Да. – Он целует костяшки ее пальцев и улыбается, как Элвис Пресли. – И Алисса будет праздновать вместе с нами.
– Прекрасно.
Элисон улыбается в ответ, и глаза у нее сияют от радости.
Неудивительно, что папа безнадежно влюблен. Она красива, как фея.
Папа помогает Элисон сесть. Он стелит ей на колени полотняную салфетку, кладет в чайную чашку порцию подтаявшего мороженого, ставит чашку на блюдце и подвигает к Элисон, вместе с пластмассовой ложкой.
– Il tuo gelato, signora bella, – говорит он.
– Grazie, фрикаделька! – выпаливает она с непривычной веселостью.
Папа смеется, Элисон хихикает, и этот звенящий звук наводит на мысль о серебряных колокольчиках, висящих у нас дома над задней дверью. Впервые за долгое время Элисон кажется