его публика восторженно рукоплескала мисс Уэстон, впечатленная ее блестящим талантом и страстностью игры.
После первого акта герцогиня Кендальская вернулась в гримерную, где, к великому удивлению Сиба, сняла свой богатый наряд из шелка и бархата и надела платье простой служанки, следуя особому замыслу драматурга, на котором мы не будем останавливаться. Малыш, сбитый с толку, испуганный, в крайнем изумлении взирал на странное превращение мисс Анны.
Вскоре послышался голос помощника режиссера, заставивший ребенка вздрогнуть, и «служанка», сделав ему знак рукой, сказала:
– Подожди, бэби… скоро твоя очередь, – и ушла на сцену.
Служанка имела такой же успех во втором акте, как герцогиня в первом, и занавес опустился под еще более бурные аплодисменты. Определенно «добрым подругам» мисс Уэстон не представлялось пока случая доставить ей хоть малейшее неудовольствие.
Она вернулась в гримерную и, усталая, опустилась на диван, приберегая силы для следующего, третьего действия. И снова перемена костюма: теперь это была более не служанка, а дама, одетая в глубокий траур, немного постаревшая, так как между вторым и третьим актом по сюжету пьесы проходит пять лет.
Малыш с широко раскрытыми глазами совсем застыл в своем углу, не смея шевельнуться, едва дыша. Мисс Уэстон, сильно взволнованная, почти не обращала на него внимания.
Наконец, уже почти готовая к третьему акту, она повернулась к мальчику.
– Знаешь, Малыш, – сказала она, – скоро твой выход.
– Мой, мисс Анна?..
– И не забудь же, что тебя зовут Сиб.
– Сиб?.. Да, да!
– Элиза, повторяй ему все время, что его зовут Сибом, до тех пор пока не отведешь его вниз, к режиссеру.
– Слушаюсь, госпожа.
– Но главное, чтобы он не опоздал. К тому же, Сиб, – погрозила она пальцем Малышу, – в таком случае у тебя отнимут гинею…
– А то и посадят в тюрьму! – прибавила Элиза, делая страшные глаза.
И так называемый «Сиб», ощупав гинею в кармане, решил ни за что с нею не расставаться.
Наконец настал торжественный момент. Элиза, схватив Сиба за руку, повела его к сцене.
Мальчик был ослеплен ярким светом софитов, растерялся среди сутолоки актеров, смотревших ему в лицо со смехом, и очень стыдился своей отвратительной нищенской одежды.
И вот раздались три удара гонга, возвещавшие начало действия. Сиб задрожал, словно они пришлись по его спине.
Занавес поднялся.
На сцене, декорации которой изображали хижину, находилась одна герцогиня Кендальская. Последовал ее монолог. Вскоре должна открыться дверь в глубине сцены, и в ней появится с протянутой рукой ребенок, который окажется ее собственным.
Надо заметить, что еще на репетициях Малыш очень огорчался тем, что его заставляли просить милостыню. Мы ведь помним про его врожденную гордость, про отвращение, которое он испытывал, когда ему приходилось вымаливать подаяние для школы оборванцев. Правда, мисс Анна сказала, что это делается только для виду, и все же оно было ему совсем не по нутру… В своей