пытливо, ус свой теребя: -
Иль невзначай разжился ты чужим?
В котомке что – алмазы, самоцветы,
Сокровища подземного царя?
– Не смейся и оставь свои наветы!
– Так сам скажи, чтоб не гадал я зря.
Когда бы Афанасий мог признаться!
Но Прошке обещал о ведуне молчать.
А слово дал – так надобно держаться
И другу полуправду рассказать…
– Иду я в город, – начал он уныло, -
Давно хотел на мир людей взглянуть…
– Сдается, леший, жизнь тебе постыла,
Коль в лапы смерти свой направил путь.
Знал Афанасий сам, что Никодим был прав,
И он безумен был, решив леса покинуть.
Ведь города не место для забав,
Не мудрено в них лешему и сгинуть.
Есть здравый смысл, но есть еще гордыня.
И леший удила вдруг закусил.
Домой вернуться он не мог отныне:
Ну, как признать, что сильно он сглупил?!
– Все это бред кикиморы и слухи, -
Сказал и взгляд отвел, себя стыдясь.
– Не лгут, видать, одни лесные духи, -
Воскликнул Никодим, на лешего озлясь.
Они нахмурились; недолго и до ссоры.
Известно ведь – в себе не волен бес,
Нередко завершает дракой споры
И неизменно – криком до небес.
Закат окрасил тучи в цвет багряный,
Над полем ветер, как шакал, завыл…
Однако буря стихла, гром не грянул.
Никто о давней дружбе не забыл.
– Напомню я, чем города опасны, -
Вновь приступил к осаде Никодим.
– Но даже если доводы ужасны,
Предупреждаю – я неисправим!
– Ты выслушай сперва, там поглядим,
Кому из нас менять придется мнение. -
И заслонил собою солнце Никодим. –
Открой глаза и уши откровению!
Уселся леший поудобнее на кочку,
А полевой грозой навис над ним.
Решив поставить в этом деле точку,
Он был, как никогда, неумолим.
– Слово город – бесцветное слово,
Но ведь ужас, ты прав, не в словах.
В городах не живут даже совы,
Только люди живут в городах.
Обитатели каменных клеток
Дышат воздухом смрадным и ждут,
Что зима превратится вдруг в лето
И от бед их молитвы спасут.
Но живя в ожидании чуда,
Все погрязли в грехах, как в смоле.
Сотворили кумира из блуда,
Подменив бога им на Земле.
Лицемерные божии твари
Понастроили всюду церквей.
Но когда же молитвы спасали
От гнездящихся в душах чертей?
Город – та же зловонная яма.
Человек – узник низких страстей.
Я прошу тебя, друг мой упрямый,
Ты живи, как и жил, без затей!
И Никодим вздохнул устало.
Он красноречием блеснул,
Как другу доброму пристало.
Но леший, заскучав, зевнул.
– Прости, но я тебя не понял,
Чем город