начинали бить всех подряд по головам. И случались жуткие побоища, некоторых избивали до крови. Все пугались, но в то же время из очереди не уходили. А слепые таким способом пробивали себе дорогу к окошку и там получали хлеб и муку.
Я, например, брал две булки. А хлеб был очень тёплый, даже горячий, прямо из пекарни, и такой ароматный, что, когда несёшь, невольно его нюхаешь. Потом… отщипнёшь кусочек. Потом ещё кусочек, потом ещё кусочек… смотришь, уже полбулки нет.
Ещё надо было сходить за керосином. Керосин продавали около рынка, там тоже стояли огромные очереди, но уже без очереди никто не пытался пройти. Начиналось только бесконечное ожидание, когда привезут керосин. На пустыре около рынка выкопали яму, а туда врыли огромную цистерну с краном. И устроили землянку, лавку для продажи, в этой лавке невозможно было дышать от паров керосина. Там работала женщина, разливавшая керосин. Все приходили с не очень большими бидонами, потому что тяжело их нести, у кого-то два бидона было, у кого-то один, побольше. Я не помню, чтобы кто-то привозил тележку или ещё что. Может быть, каждый день люди ходили за керосином, или через день, или раз в три дня, потому что в летнее время все готовили на примусах. У нас дома тоже был примус, в который наливали керосин. Тонкой иголочкой прочищали наверху дырочку, закачивали воздух, керосин оттуда распылялся под напором воздуха и загорался от спички.
И когда я стоял в этих длиннющих очередях на жаре, то мне ничего не оставалось, как только рисовать. И я делал наброски женщин, которые сидели на своих бидонах или стояли, потому что прислониться было некуда, все мучились на жаре. Голову они покрывали то газетами, то какими-то платками, потому что солнце пекло нещадно. Сбоку подходили мужики и собирали какие-то остатки керосина. Тут же они сыпали соль в эти остатки, и наверху образовывалась плёнка, которую они снимали и выбрасывали. Оставался технический спирт денатурат. И они тут же чокались и выпивали этот керосиновый спирт. В общем, что только не придумывали после войны, чтобы выпить…
Рядом тут находился рынок, а там столько калек… Рынок можно было перейти напрямую насквозь, с обеих сторон имелись ворота. Здесь входили с улицы 10-летия Октября, а там входили со 2-й линии. И, бывало, идёшь по рынку, а нищих, бывших солдат, так много… и без обеих ног, и без обеих рук, и тоже сидели на жаре, милостыню просили. Некоторые даже не просили, просто у них кепки лежали на земле, и кто что мог им бросал.
Рядом с некоторыми инвалидами находились женщины, часто с детьми. И вот сидит эта женщина рядом со своим мужем-калекой и кормит грудью ребёнка. Грудь открытая, все ходят, смотрят, а ей на всё наплевать, потому что всё равно жизнь проходила у всех на виду. На виду были и их култышки, и их страдания… вся жизнь, её не скроешь, она вся открыта…
Иногда сквозь этот строй инвалидов проходили репрессированные чеченцы, которые жили в то время в Казахстане, тут недалеко. И вот идут два чеченца, одетые в чёрные свои нарядные костюмы, тут у них на груди патронташи для пуль,