сами не видите – Казанова будет».
Забегая вперед, скажу, что я родила в сентябре и девочку, что было рискованно в грузинском семействе. («Манана, родила?» – «Да!» – «Мальчика?» – «Нет!» – «А кого?»)
К маю я округлилась, муж вернулся, с умилением слушал, как дите ворочается в животе, – и мы стали ждать вместе.
Так получилось, что мы были тогда страшно богатыми, то есть зарабатывали сами – и очень много. Работали мы на какого-то жука-издателя, для которого писали дайджесты по замечательным авантюрным романам. Предполагалось их издавать почему-то в Испании, с огромным количеством картинок, почти как комикс. Толстенную книжку надо было сократить до двух авторских листов (пятьдесят страниц на машинке), сохранив сюжет, почти всех персонажей и самые эффектные эпизоды, которые интересно было бы проиллюстрировать, и самые звучные реплики для подписей к картинкам.
Надо сказать, что мы ухитрялись не только сокращать, но и дополнять. Например, вернули в «Робинзона Крузо» изгнанную Чуковским религиозную тематику с явлением Дьявола, а в «Пятнадцатилетнем капитане» выдумали незапланированную Жюлем Верном любовь между нянькой Нэн и старым негром Томом. А то тоска: гонят людей по Анголе, стране рабов, и только и развлечения, что крокодилы, которые периодически едят пленников, слизывая с тропинки.
Платили нам по две тысячи – это бешеные деньги были тогда, а романчик мы осиливали за две недели. Потом издательство это прогорело, издатель не то сел, не то сбежал, не важно. Я покупала все эти месяцы фрукты на базаре, объедалась черешней и мясом, содержала две семьи и растолстела так, что, появись мое пузо из-за угла, надо было до восьми досчитать, чтоб увидеть личико.
Но муж, уже раз провинившийся, был очень кроток и мил, перевез мне пианино в дачный сарай, и я там играла без конца Итальянский концерт и Бергамасскую сюиту среди верстаков, грабель, велосипедов и дров на зиму. Окон не было, и дверь стояла настежь. Когда я заканчивала, раздавались аплодисменты, как в карнеги-холле, и соседка тетя Вера протягивала мне из-за забора только что сорванные астры. Я поставлю их в вазочку, обольюсь в саду водой – и опять за Брамса.
Петька, брат, в то лето снимал «параллельное кино». Это был местный эпос, в котором идиллическое дачное бытье было перемешано с выдуманной мифологией, например, Йокнапатофы Фолкнера. Назывался фильм «Собельман, основатель Салтыковки». Собельман – это вроде такого еврейского Иссетибехи. В этом фильме все по-чеховски сидели за чайным столиком, ели, пили, писали письма за океан уехавшей подружке, а мужчины играли «в банку» (это очень интеллектуально: надо лупить мячиком по стеклянной банке, стоящей на доске. Правила сложные, как в преферансе, не для тогдашнего моего беременного ума). Муж в фильме кричал Тарзаном и появлялся перед домом, оркестрованный концертом Шумана. Была и игровая линия про таинственно сгинувшего основателя поселка. Некоторое время назад это кино оцифровали, и теперь смотреть без слез на наши юные лица и веселых молодых родителей – невозможно.
Я читала всякие книжки и отдельно