поэтому смысла названия не знаю.
Еще рано и во всем теле неприятная утренняя ломота. Можно сказать, за ресницы еще цепляются сны, а тело еще слишком живо хранит воспо-минания о теплом одеяле и мягкой постели. Я люблю поспать и поэтому считаю, что работать в такую рань – просто варварство, но деловому миру наплевать на то, кто что любит, – законы времени в нем жесткие – кто спит – остается ни с чем, проспишь лишний час – потеряешь год наработок и так далее.
Не выдержав, я зеваю и все-таки откладываю макет в сторону, и из-за соседнего стола таким же по звучности, но гораздо более тоскливым зев-ком отвечает мне помощница главного бухгалтера. Прямо напротив моего стола – окно, и через приоткрытые жалюзи видно, как идет снег – большие пушистые хлопья. Моя прабабушка, когда еще была жива, говорила о та-ком снеге, что это падают перья с крыльев ангелов. В раннем детстве я в это верила, но теперь-то конечно, как и положено взрослому человеку, знаю, что ангелов не бывает. Вот демонов – сколько угодно. Но снежинки и вправду похожи на перья, которые падают к нам из другого мира. Они отчего-то завораживают, и снегопадом увлечена не только я – многие та-кие же рабочие лошадки задумчиво смотрят в слегка запотевшее окно, за-быв, что в любую минуту может открыться дверь в кабинет зама генераль-ного директора, который такое романтическое созерцание, мягко говоря, не поймет. В полном безветрии ссыпаются к нам из того мира холодные перья – видать, господь бог устроил ангелам хорошую взбучку.
– Красота-то какая! – вздыхает одна из молоденьких художниц. – Вот нет чтобы на Новый год такая погода была! Ох, сказка! Нет, работать сего-дня преступление!
Она смотрит на результат своего преступления, и на ее лице появляется отвращение. Потом извлекает из сумочки пудреницу и помаду и начинает сердито красить губы. Тотчас же распахивается дверь зама – я подозреваю, что у него там скрытый глазок или камера для наблюдения. Зам, высокий и толстый, в марксовской бороде, неторопливо пересекает наш загон – большое прямоугольное помещение, забитое людьми, столами и компью-терами. В правой руке он держит пачку бумаг и кокетливо ими обмахива-ется.
– А-а, трудимся, Скворцова? – говорит он скучнейшим голосом, глядя художнице в затылок, и она слегка ссутуливается – взгляд у зама тяжелый, почти осязаемый. Ничего не ответив, она продолжает работать – и пра-вильно делает. Возражать заму, оправдываться – вообще отвечать что угодно на его замечание равносильно смерти – у него либо начинается аб-солютно женская истерика, либо он уйдет в зловещем молчании, а это еще хуже – жди какой-нибудь пакости, а потом тактично-сочувствующего за-явления шефа, что рекламное агентство «Сарган» уж как-нибудь постара-ется в дальнейшем обойтись без твоих услуг.
– Настен, ты телефониста вызвала?
«Настен» или «Настя» – это я. В данный момент я. Правда, на самом де-ле меня зовут Вита, но замгендиру и вообще кому-либо в «Саргане» знать об этом совершенно не обязательно. Я реагирую на «Настену» и киваю,