Дженнингс, не обращая внимания на улыбку Ли. – Мэр говорит, в том, что они делают, нет ни складу ни ладу. Сумасшедшие смотрят на нас из космоса и решают, что нам позволено, а что нет. Мол, мы для них, как мухи для богов.
– «Мы для богов – что для мальчишек мухи»[12], – поправил Том.
– Точно. Сумасшедшие смотрят на нас сверху.
Ли покачал головой:
– Дело обстоит несколько сложнее. Неизвестно, что они видят. Но действия их подчинены определенным правилам. Я думаю, есть резолюция ООН или что-нибудь типа того, предписывающая японцам, как с нами поступать. И даже… – Он осекся и нахмурился, словно понял, что зашел слишком далеко.
– О, разумеется, у них есть камеры, которые могут различить человека, – возразил Дженнингс. – Поэтому, что они видят – известно. Неизвестно, что они замечают. Все, что мы делаем на севере, не спрячешь. Мосты остаются прежними, но мы, например, вырубаем на путях кусты. Вполне может быть, что разбирать мосты – пустая трата времени. Я говорил мэру, мы не невидимы, однако не уверен, что он меня услышал. Мы просто малозаметны. Однако они могут сличить старые и новые снимки на глаз или поручить это машине, не знаю. Вот построим дорогу на север – как раз и проверим их наблюдательность.
Мы ехали через густой сосновый лес. Солнце пробивалось сквозь ветки и вспыхивало в капельках росы. Пригревало, и я снова стал клевать носом, как ни нравились мне новые места, через которые мы ехали. За деревьями стояли старые дома, многие были восстановлены, и в них жили. Над крышами поднимался дымок. Когда я это увидел, то сильно смутился и пихнул Тома в бок. Эти из Сан-Диего – самые обыкновенные мусорщики! Том понял, что я хочу сказать, но только мотнул головой. Было ясно, что сейчас не время обсуждать, и все равно мне сделалось не по себе.
Рельсы вели к поселку вроде нашего, только домов в нем было побольше, стояли они чаще и среди них попадались старинные. Душераздирающе заскрипели тормоза, закудахтали испуганные куры, залаяли собаки. Из большого дома вышли несколько мужчин и женщин. Наши спутники спрыгнули с дрезин и поздоровались. На свету стало видно, какие они грязные, заросшие, с красными от усталости глазами, но никого это не смутило.
– Добро пожаловать в Сан-Диего, – сказал Дженнингс, помогая Тому сойти с дрезины. – Или, если быть точным, в Университетский городок. Позавтракаете с нами?
Мы охотно согласились. Я вдруг понял, что смертельно хочу есть – еще сильнее, чем спать. Нас познакомили с встречающими и повели в дом.
Входная дверь открывалась в большой, высотой в два этажа вестибюль, оклеенный красными с золотом обоями и с красным ковром на полу. С потолка свисал стеклянный канделябр. На лестнице тоже лежал ковер, а перила были из резного дуба и покрыты лаком. Я вытаращил глаза и спросил:
– Здесь мэр живет?
Грянул оглушительный хохот. У меня запылали щеки. Дженнингс обхватил меня за плечи.
– Сегодня ночью, Генри, ты себя показал. Мы смеемся не над тобой. Просто… Ладно, увидишь, где мэр живет, поймешь. Здесь живу я. Заходи, умойся, я познакомлю