скорее, – скомандовал Кошкин-старший и, сев за руль, завел свою машину. Потом развернул её лицом к дороге и задним ходом, не включая огней, отъехал от шоссе метров на сто.
И вовремя, машины разведчиков не стали въезжать на дорогу прямо со снежного поля, а развернулись в сторону Москвича и, осветив фарами место, где он только что стоял, снова повернули параллельно дороге. Только проехав метров 700 вдоль трассы, они нашли, где кювет был помельче и дорога пониже, въехали на асфальт и погнали к военным.
Григорий Петрович только тут снова завёл свой темно-синий Москвич, слитый с темнотой; без огней въехал на снежное поле и ходко повёл его к следам только что проехавших машин. Звёздная ночь и белый снег делали пространство достаточно светлым, поэтому, около километра, он, не спеша, проехал по набитой в снегу колее без света и, включив дальнее освещение, полетел вперед на максимальной скорости.
Всё было бы хорошо, если бы не ручей в лощине, вернее, колея, размочалившая маленькое русло в приличную лужу, с раскисшим дном. Ещё бы, по этой нетронутой человеком степи уже пятый раз, всего, за три часа, проезжали колеса очередного автомобиля. В четвёртом часу, идя строго по колее, Москвич сел на задний мост, едва выбравшись с разгона из ручья и левое колесо весело забуксовало, разбрызгивая черный ил.
Чертыхаясь. Григории Петрович посадил Любу за руль, а сам, взяв топор, нарубил камыш и стал подбрасывать его под левое колесо, пока оно не остановилось, подмяв под себя десятка четыре камышин. Забуксовало правое. Когда Кошкин-старший накормил, наконец, камышом правую колею, машина напряглась, дернулась было и, снова, забуксовало левое…
Выбрались они из лощины на холмик битвы с волками, когда было уже около пяти утра.
– Стой, – скомандовал Григорий Петрович Любе, которая вела машину от ручья, – давай передохнем, чайку попьем, – и полез за термосом и бутербродами в рюкзак на заднем сиденье.
Невестка тоже была голодна. Они перекусили по бутерброду с колбасой, запили его горячим ещё чаем, и Люба вдруг почувствовала усталость. Напряжение этой ночи куда-то отошло, и глаза сами стали смыкаться.
– Вот что, дочка, ложись-ка, покемарь маленько на заднем сиденье.
– А вы, – встрепенулась Люба.
– Ложись, ложись, а я осмотрюсь немного, – сказал Григорий Петрович.
Он опустил с заднего сиденья на пол рюкзак, взял заряженное ружье, положил в карман своей куртки несколько патронов, потом укрыл невестку, свернувшуюся калачиком, пахнущим бензином одеялом и, закрыв двери, пошёл с фонариком искать продолжение колеи из этого затоптанного и заезженного пятака. Покружившись вокруг машины, он обнаружил трупы трёх волков справа от неё и следы крови слева. Григорий Петрович присвистнул: «Славная была охота, если для всех убитых волков, места не нашлось в багаже».
Найдя следы колёс, которые, сливаясь, вели колею на запад, он вернулся к машине, включил двигатель и отопление, тихо выехал