и от своего счастливого состояния здесь, за столом, с любимой женой. Только что, в шесть утра, город маршем покинули подразделения рабочих полков, где-то разлучались семьи, люди шли на внешние рубежи, как на фронт, пенсионеры и женщины, с оружием и без, стояли по дворам и улицам, охраняя комендантский порядок осаждённого города. И в это время они с женой, сияя счастьем, пройдут мимо всех этих людей, напряжённых и озабоченных, поголовно поднятых и обращённых его приказом в «государевых служащих», а значит зависящих теперь исключительно от его воли и от воли их командиров. Ведь приказ о всеобщей мобилизации лишал их свободы самим определять свои действия. Нет, это было, мягко говоря, нескромно. Ярославцев допил чай, глянул на часы, поднял глаза на свою Танюшу и сказал:
– Спасибо, я побежал, опаздываю, – и быстро прошёл в коридор.
Обувшись и надев легкую куртку, он, теперь уже чувствуя неловкость за своё решение перед женой, и оттого, злясь на себя, повернулся к ней. Татьяна стояла возле, скрестив руки у груди и глядя куда-то мимо него. На её лице застыла улыбка, но глаза были удивленно-грустные, Андрея обожгла жалость к жене, он обнял её, поцеловал в висок и сказал:
– Милая моя, любимая, прости, но так надо, – опять поцеловал, – ну пока до вечера, я пошёл, – и открыл дверь.
– Ладно, всё хорошо, вечером позвони, если задержишься, – Татьяна машинально говорила дежурные женские фразы.
– Позвоню, пока.
– Пока.
Дверь закрылась и разрыдавшаяся Татьяна только сейчас поняла, что она проводила мужа на Войну. Ещё вчера, когда она, вызванная директором банка, включилась в учётную работу в магазинах и ларьках, у неё, конечно же, было ощущение тревоги. Разговоры о беде, постигшей город, мысли о сыновьях и муже – всё это откладывалось в ней исподволь, однако, занятая работой по переписи продовольствия, потом заботой о том, как без газа накормить мальчишек и мужа, она ещё не осознавала, что рухнул весь привычный мир. Только сейчас Татьяна поняла, что муж её не просто ушёл на службу, как это происходило каждый день, а что он ушел в бой за выживание города, а исход этой битвы ещё не ясен, но другого пути нет.
Ей самой судьба определила место в этой войне, место рядового солдата тылового обеспечения войск, которыми командует её муж. И теперь уже сердцем ощутив это, Татьяна плакала от обиды на себя, что не так складно проводила мужа, от жалости к нему, к себе, к детям, к соседям и знакомым, ко всему городу, попавшему в переделку.
Проснулся Пётр, дети часто просыпаются, когда матери плохо.
– Мам, ты что, что случилось? – он вытаращил удивленные глаза, поскольку ни разу не видел рыдающую мать. Нет, она, конечно, плакала раз несколько, когда умирали близкие родственники, но так в голос никогда.
Он подошёл к матери, погладил её по плечу:
– Тебя кто обидел? А где папа?
Татьяна взяла себя в руки и, всё ещё всхлипывая, попросила