в доспехах, лязгающая оружием. Тишину пронзил противный свисток, из темноты высунулась лобастая голова паровоза. Он точно раздвинул эту темноту, вынырнул из нее, как огромный кит, появившийся на океанской поверхности.
Выпуская клубы дыма, паровоз остановился возле платформы. К нему прицепили вагоны, но тут выяснилось, что никуда он поехать пока не может. Чумазый кочегар выпрыгнул из кабины, помчался к начальнику вокзала и начал ему объяснять. Что-то неладное случилось с паровым котлом. Его надо обязательно осмотреть механикам, а если поезд поедет без осмотра и ремонта, то нет никакой гарантии, что он не встанет где-нибудь посреди пути грудой железа.
Нет, если прикажут, машинист поедет, но себе дороже выйдет, если потом поезд сломается где-то в дороге и заблокирует путь.
Пассажиры, уже взяв штурмом вагоны, разместились на лавках и, ерзая от нетерпения, поглядывали в окна.
«Когда же наконец этот унылый опостылевший пейзаж за окном придет в движение?» – читалось на их лицах.
А архитектор, что проектировал этот вокзал, старался, из кожи вон лез, чтобы творение его радовало глаз пассажиров, но теперь оно вызывало у них лишь одно раздражение.
– Придется еще немного подождать! – кондуктор проходил по вагонам, сообщая эту неприятную новость.
– Сколько? – спрашивали его.
– Немного, – повторял он и быстро шел дальше, потому что ничего вразумительного сказать не мог. Да и известно, что делают с теми, кто приносит плохие новости. Вот он и не хотел испытать на себе гнев и без того раздраженных долгим ожиданием пассажиров. Вообще-то, вопрос был двусмысленным. Могли ведь спрашивать не о времени, а о том, сколько надо собрать мзды механикам, чтобы они побыстрее починили котел.
Становилось холодно. Савицкий, зябко ежась, подумывал, что стоит переодеться, снять тропический костюм, надеть брюки поплотнее, рубашку потеплее. Он забился в угол вагона, глаза сами собой сомкнулись.
Он клюнул носом, едва не свалившись с лавки. Она дрожала, дрожал вагон, раздавался приятный стук, когда колеса проходят стыки рельсов, а за окном медленно просыпался рассвет. Савицкий, все еще не совсем проснувшись, огляделся. Рядышком посапывал Рохлин. И не спросишь – сколько они уже едут, не будить же его специально для этого, а может, Рохлин и сам заснул прежде, чем поезд с места сдвинулся.
Савицкий встряхнулся, как птица, которая перья свои поправляет. На стекле осела влага. Савицкий стер ее ладонью, открывая окно во внешний мир, приткнулся к нему почти вплотную, так что кожа на щеке чувствовала холод, исходящий от стекла.
Мир тек перед его глазами очень медленно, почти не меняясь. Он тонул в сумерках.
Равнина казалась серой, пока за холмами не стало всходить солнце. Там точно костер разгорался, точно из жерла вулкана начинал бить фонтан раскаленной лавы. За несколько минут он взобрался к самым небесам, и тогда вельд преобразился, стал красным. Далеко-далеко бежало стадо антилоп, которых испугал поезд.
О земле этой отзывы были нелестными.