в столовой училища, в котором они работали, но большей частью еду приходилось готовить самим. Денег для этого оставляли нам маловато. Володя был 1941 года рождения, то есть на год старше меня, вырос в городской атмосфере, кажется, Джезказгана, и парень он был боевой. Он организовал добычу продуктов. Картошку и капусту мы добывали на городских огородах. Володька хорошо готовил борщ, а я вырос в деревне, где люди не знали даже слова «борщ». Помню, на каком-то уроке истории речь шла о восстании на «Потемкине» и мы не понимали фразу: «Ребята, в борще черви!». Мы спрашивали учительницу, что такое «борщ», и она нам отвечала, что это вареное мясо. Так что без своего друга я бы никогда борща не сварил. Старшие о нас почти не думали, денег почти не давали, сами гуляли, а так как работали мастерами, то неплохо зарабатывали. Володька говорит: давай возьмем у них денег, они все равно ничего не помнят. Достали каждый у своего. Купюры крупные, кажется, по пятьдесят рублей. Брат с дядей мирно спали. Я застыдился и вернул своему. Володька же вырос в городе – привык к разному и воровства не чуждался, хотя не был вором постоянным. Но если что-то подвернется, он сопрет без зазрения совести.
Однажды мы ездили с ним на толкучку. Где-то в стороне от дороги и от самой толкучки стояла грузовая машина с открытой кабиной. Он заглянул туда и, увидев там костюм, быстро прибрал его к рукам. Я переживал это, будто сам украл. Потом, когда мы учились в строительном училище, он щеголял в этом костюме, а мы были всегда в форменной одежде.
Вспоминаю разные эпизоды из нашей с ним жизни. Однажды жарким летним днем лежали мы с ним на пляже в ЦПКиО. Потом соревновались в беге. Мужчина лет сорока или пятидесяти – тогда я не очень-то различал возраст – дает нам секундомер, редкий и красивый предмет. И эта его доброта показалась нам подозрительной. Может быть, шпион – такие были мысли. А иначе как мы могли объяснить его расположение к нам. «Мы ему зачем-то нужны?!» – думали мы, а потом потихоньку сбежали, вернув секундомер.
Неподалеку от ЦПКиО был склад немецких танков для переплавки, десятка два – конечно, мы их все облазили, изучили. Тут были наглядные уроки ближайшей истории, с окончания войны прошло двенадцать лет. Тогда мне это казалось много. На самом же деле – это как вчера.
Однажды мы с Володькой лежали в березовом лесочке, в районе ЧМЗ. У него на тыльной стороне ладони была наколка – полукруг с отходящими от него лучами, что означает восход солнца, а под солнцем надпись «Сибирь». Я тогда, с детства еще, мечтал уехать в Сибирь или на Дальний Восток, в тайгу, и стать охотником. И вот я гляжу на его руку и мечтательно говорю нараспев: «Сиби-и-рь!..». И вдруг получаю удар в лицо – это ему показалось, что я издеваюсь над ним. А была чистая лирика.
Некоторое время я жил в семье товарища моего брата и нашего дальнего родственника, земляка, Владимира Кречетова (подворная фамилия – Лётов). Володя работал начальником участка на каком-то заводе, был женат, жена у него была красавица – Ниной звали. Володя приходил домой поздно, разумеется, не с работы, а с какой-то гулянки.