репетиторов?». Вера сидела по-девичьи, ссутулившись в кресле, одной рукой подперев щеку. Длинные волосы были заплетены в замудреную косу, которая к концу рабочего дня уже слегка растрепалась. Умное и все еще красивое лицо девушки выражало силу и спокойствие, бледная тонкая кожа, сеточка морщинок у глаз, подведенных безукоризненно ровными черными стрелками, закругленными в кокетливые хвостики у висков, только опущенные под давлением последних лет уголки губ добавляли печали и какой-то осенней грусти выражению ее лица.
Оторвать взгляд от книжки Веру заставило настойчивое мелькание высокой тени за полупрозрачными стеклами двери. Тень то подходила, то отдалялась, громко шаркая и противно кашляя. Девушка инстинктивно поморщилась, узнав в надоедливой тени Михалыча. «Да, Господи, даже здесь укрыться не дает! – завопила про себя Вера. В этот момент тень подошла вплотную к двери, громко стукнула и, не дождавшись ответа, медленно приоткрыла дверь.
– О! Верунчинчик! Ты здесь! – нервно захихикал Михалыч, шевеля своими кустистыми усами, как таракан. – А я это самое…Думаю…Проходил мимо…Дай…Это самое… Гляну. – безуспешно пытался построить связное предложение мужчина. «Блядь, я щас грохну его! – уже закипала Вера. – Опять приперся! Фу, да еще Верунчик!» Вера терпеть не могла, когда ее так называли, девушка вообще ненавидела уменьшительно-ласкательного обращения и всевозможного усюсюкивания, даже просто «Верочка», заставляло ее хмурить брови.
– Верунь, я чо подумал-то… А ты на «Призраке оперы» была?
– Нет. – отрезала Вера и подумала: «Каков прогресс! От мультика с монстрами до «Призрака оперы», точно есть советчик…»
– О! – обрадовался Михалыч. – Я это самое… Билеты тогда беру… В эту пятницу…А? – расхрабрился мужчина, пододвинув стул к Вере и сев почти вплотную, так, что коленка девушки касалась его огромной высоченной голени.
– Нет, Миш. Я не хочу. – еле сдерживалась Вера, поражаясь наглости мужчины. «Права Катька, когда говорила, что такие люди, как Михалыч, вообще не осознают своей никчемности, неинтересности, своей непривлекательности. У него же разговоры только о детях, да о том, как он, именно он, санитар, кого-нибудь спас. Вечно у него у всех оперируемых жизнь висит на волоске, и, если бы не он, профессионал с большой буквы, санитар, Михаил Иванович Карамышев, все бы уже давно умерли». Но если эти байки про супер-спасателя иной раз забавляли Веру, то бесконечные разговоры о дочках просто выводили из себя, девушка очень разражалась, когда Михалыч бесцеремонно тыкал ей телефоном в лицо, показывая фотографии дочерей или просил распечатать на цветном принтере «пару фоточек донек». Михалыч везде и всюду лез со своими девочками, встревал в женские разговоры в курилке, вклинивался в беседу за обедом. Еще больше Веру выводили из себя его очень громкие, почти переходящие в крик разговоры с дочерью по телефону! Может кого-то это и привлекало, что мол, каков отец, любящий, заботливый, но только не Веру. Девушку раздражало отсутствие