вышивают узоры на церковные воздухи, в чем дочь конунга была великая мастерица. И тихо поют подобающие такому занятию песнопения. Как вдруг на суку дерева, что близко от окна, появляется Магнус. И свистит так, что все вздрагивают. Магнус же весело скалит зубы, качаясь на одной руке, подобно дикому пифику, а в другой руке у него мешок.
– Здравствуй, сестрица! – говорит он Эллисив.
– Здравствуй, братец неназваный, – говорит Эллисив. – С какой новой шкодою явился?
– Не шкодой, – говорит Магнус, – а вот хочу показать, как нетопыри спят. – И повиснул на согнутых ногах вниз головой и захрапел притворно.
Эллисив говорит:
– Вот кабы и ты так спал, сколь бы всем спокойней стало.
Девушки засмеялись, а Магнус перевернулся, сел и говорит:
– Смеешься, а я тебе подарок принес!
– Какой же? – спрашивает Эллисив.
– Из южных земель, от дяди Харальда! – говорит Магнус и мешок показал.
Эллисив смеяться перестала и нахмурилась, не зная, шутит он или нет, а всяких шуток про Харальда она не любила. Но спросила все же:
– Кто же его привез? Не было с юга гонцов.
Магнус говорит:
– Этому подарку гонцов не надо, он сам по воздуху летает, – и бросил мешок в окно.
И мешок раскрывается, и оттуда вылетают настоящие нетопыри. И, ослепнув от света, с визгом начинают метаться по палате, вцепляются девушкам в косы, отчего те тоже мечутся и визжат. Магнус же говорит:
– А вот как не спят нетопыри!
И, рассмеявшись, спрыгивает с дерева, проходится по двору колесом – и как не было его.
Так он тешился и не внимал никакому разумному увещеванию; один Рагнар, начальник стражи конунга, заступивший место Чудина, знал к нему подход и умел обратить к занятию, достойному мужчины.
Как-то упражнялись они в метании боевого топорика, и у Магнуса дело не ладилось. Рагнар говорит:
– Не о руке своей думай, когда мечешь, а о цели, куда метишь. Так говорил отец твой и конунг наш, а он без промаха сбивал жаворонков на лету.
И он метнул топорик и крепко вонзил в дерево.
Магнус пошел за ним, а Рагнар продолжает:
– А однажды от Олава убегал сарацин, и не было нужды гнаться за ним, но на шее сарацина Олав увидел толстую золотую цепь. Тогда он сказал: «Помоги мне, святой Мартин, и я положу эту цепь в твой храм». И метнул секиру, и рассек цепь, не тронув кожи. Она упала на землю, а сарацин убежал.
Магнус вернулся с топориком и слушал внимательно и, дослушав, говорит:
– Расскажи еще об отце. Это правда, что он святой силой лечил людей?
– Могу поклясться в этом, – говорит Рагнар. – Я сам видел, как к нему привели мальчика с нарывом в горле. Конунг положил хлеб крестом на ладони и дал мальчику съесть, и нарыв лопнул.
Магнус спрашивает:
– А верно ли говорят, что тетя Ингигерд до сих пор любит не своего конунга, а моего отца?
Рагнар вперил в Магнуса испытующий взгляд, а потом говорит:
– Могу только свидетельствовать, что, когда конунг показывал ей свои каменные палаты в Хольмгарде, украшенные золотом