собой всю палату, эхом отдаваясь в коридоре больницы.
Наконец, в руках женщины-врача блеснул скальпель. Осторожным движением она произвела надрез. На следующих потугах появилась головка.
– Первый пошел, – заметил усатый неонатолог, подталкивая совершенно белого, как мел, практиканта Костю Воропеева, к стулу.
Мальчишка плюхнулся на него, никак не реагируя на ватку с нашатырём.
Тело роженицы отчаянно напрягалось, пытаясь вытолкнуть из себя ребенка. Толстая акушерка разудало поставила руку между грудью и животом женщины, пытаясь нажатиями выдавливать его к выходу. Раздалось мучительное рычание, и нам показалось, что на лице мученицы полопались все капилляры. Глаза её покраснели, из груди вырвался сдавленный хрип.
Я зажмурилась, но Мурзя тут же больно надавила на мои пальцы. Пришлось открывать глаза. Ребенка уже утащил усатый неонатолог. Женщина лежала в полубессознательном состоянии, с надрезанной промежностью, из которой сочилась кровь.
– Рано расслабилась, голубушка, – заметила остроносая врач, заняв удобную позицию между её ног и ощупывая живот. – Сейчас будем рожать послед.
Я повернулась и оглядела совершенно ошеломленных одногруппников. Мы все напоминали взволнованных сурикатов, в недоумении и растерянности таращившихся вокруг. Увиденное нас поразило и абсолютно никого не могло оставить равнодушным.
***
– Шикарно! Нет, ну, ты видела?
Мурзя растянулась на сидении, вытянув перед собой длиннющие ноги, обтянутые джинсами. Её тоненькая шубка, едва доходящая до середины бедра, местами пообтерлась и выглядела немало побитой жизнью. Девушку это ни капли не смущало. Она и в шубке-обдергайке и без нее была на редкость хорошенькой: смуглой, высокой, с аккуратными пухлыми губками и длинной черной косой.
Автобус тронулся, оставляя на остановке наших одногруппников. Ребята едва успели помахать нам руками, как их тут же поглотил очередной, неизвестно откуда налетевший, снежный вихрь. И за что нам этот адский холод ранней весной? Когда все живут предчувствием потепления?
Я села рядом и поставила сумку на колени. Все пассажиры выглядели жутко раздраженными длительным ожиданием автобуса в мороз. Подошедшая кондуктор, строго оглядев нас с головы до ног, проверила предъявленные ей проездные и с видом победителя удалилась.
Мурзя выдохнула на стекло и пальцем в пушистой перчатке нарисовала сердечко.
– О чем ты? – спросила я.
– О родах.
– И что в них шикарного?
– Ты тоже, как и парни, думаешь, что это было омерзительно?
Я опустила голову и взглянула на тоненький браслет часов на своей руке. Задерживаюсь уже на три часа. Как обидно! Серега должен был позвонить из общаги. Переживает, наверно. Ему редко удавалось воспользоваться тамошним телефоном, поэтому опоздание лишало меня и без того почти уникальной возможности поболтать с ним пять-десять минуточек.
– Думаю, это было… обычно.
Конечно, она мне не поверила!