и кажется даже начали понимать друг друга. Но что-то в ней изменилось, и затаившаяся в глазах печаль настораживает меня. Под белым кружевным зонтиком Констанс прячет от солнца лицо, от того она бледна, как это и принято у аристократок. С её небесно-голубым платьем заигрывает ветер, воланы так и играют, волшебное зрелище. Завитые локоны спускаются до плеч, при ходьбе словно поглаживая их.
Мне хотелось бы хоть раз прикоснуться к этой матовой коже, вдохнуть аромат, который она источает… Но я не имею на это никакого права. Более того, сама мысль об этом греховна.
– Сегодня хорошо, не правда ли?! Приятный лёгкий ветерок веет, не то, что было вчера, – она приподняла свой зонтик и заглянула в мои глаза.
– Да, Констанс, я с Вами совершенно согласен, сегодня даже не хочется уходить.
– Нас никто и не торопит, до ужина ещё далеко, можем ходить хоть до вечера…
– Вы не устали?
– Нисколечко.
Она остановилась, оперевшись на железную перекладину ограждения, устремила свой взгляд вдаль.
– Видите, там далеко одинокий парусник качается на волнах. Я бы очень хотела оказаться там вместе с Вами, Эдуард!
– Вам ещё не наскучило моё общество, мадемуазель?
– Представьте себе, нет! Хоть Вы и зануда, несносный молчун, и… – она не нашла чего добавить, так и замерла с открытым ртом, увидев мою улыбку.
Когда эта девушка делала вид, что злится, мне было легче выносить её взгляды, чем видеть глаза, наполненные нежной грустью.
– Ах, вот даже так Вы обо мне думаете?! – смех разобрал меня от её растерянности, зардевшейся на щечках в эту минуту.
Она топнула ногой, словно ребёнок, которому не дают понравившуюся игрушку.
– Мне иногда так хочется Вас ударить, что я с трудом сдерживаюсь, – сказала она, чуть нахмурясь.
– В этом я могу Вам уступить. Ударьте, если очень хочется!
Она легонько стукнула меня в грудь. Я поймал её руку, наши глаза встретились. Кулачок разжался, и ладонь ласково легла возле моего сердца.
– Почему Вы молчите, Эдуард?!
– Что я могу сказать? Вы и я, мы оба знаем…
Она выдернула руку и пошла вперёд, ускорив шаг.
Эта мука для нас обоих продолжалась изо дня в день. Я с трудом подавлял желание поцеловать Констанс, она придумывала всё более и более изощрённые способы приблизиться. Нас манило друг к другу, как магнитом. Молодость, красота, жаркий южный климат, роскошная жизнь, ничегонеделание, мир полный ярких красок и искушений… Всё это открылось для меня в Ницце во время пребывания в доме Милеров. Я мог бы стать частью всего этого… Но слово, данное крёстной, и ещё что-то, не до конца осознанное мной, не позволяло.
– Вот Вы скоро уедете, Эдуард, в свою одинокую обитель, – она повернулась, словно собравшись с силами, – и Вам в Вашей семинарии даже будет нечего вспомнить!
– Ну, обитель моя, прямо скажем, густозаселённая, как в казарме, – я улыбнулся, – а вспоминать я буду Вас, прелестное создание,