тому, чего от меня ждут»). Неаутентичный регистр существования может травмировать и даже инвалидизировать личность, но чаще просто уничтожает ее самобытность, не дает ей проявиться и стать осознанной и действенной. Как пишет А. Г. Дугин, «в неаутентичном модусе любое – даже самое экстраординарное – событие превращается в рутину, банализируется, включается в привычное» (2013, с. 261), трансформируется в повседневность и удаляет личность от самой себя. В этом смысле «быть рабом собственной природы есть не большая свобода, чем быть рабом какой-либо чужой природы» (Бердяев, 1928, с. 45], а для человека всегда существует риск самопорабощения (о чем свидетельствуют акцентуации, невротические и пограничные состояния).
Одно из назначений автобиографирования – обращение сознания на самое себя, поиск и обретение аутентичности. Герменевтически ориентированное автобиографирование конструирует и конституирует «Я» – порождает его как смысловую систему – путем отбора из непрерывно текущего опыта тех фрагментов, которые что-то для человека значат, что-то говорят ему о нем самом, детерминируют его последующие поступки и мысли, задевают его чувства, имеют к нему отношение, одновременно пропуская все то, что не попадает в индивидуальную область означивания. Строя автобиографию, субъект одновременно строит актуальные для него в данный момент жизни ответы на экзистенциальные вопросы «кто я?», «куда иду?», «зачем я существую?», «ради чего/кого живу?», «могу/хочу ли жить иначе?».
Все истории о себе, какими бы они ни были, рождаются не спонтанно, случайно и автономно, а всегда в момент пребывания индивидуального сознания в некоей мысленной идее, в подхваченном извне образе, в переживаемой эмоции. «Состояние сознания», отраженное в конкретном автонарративе, дано каждому человеку как присутствие в широком диапазоне вещей, действий, смыслов, чувствований и одновременно – как продукт их личной интерпретации. Как кажется, именно об этом говорит М. К. Мамардашвили: сознание есть такой текст, который возникает самим актом чтения этого текста, который сам себя обозначает, который отсылает к самому себе, и такая самоотсылка снова становится текстом – до бесконечности.
В этих же контекстах мы видим необходимость различения жизненного и экзистенциального опыта человека, полагая, что для социально ориентированных текстов (для «бытия-под-взглядом») важнее первый, а для осознания собственной подлинности (для «бытия-под-собственным-взглядом») и возможных направлений самоорганизации – второй.
Взаимодействия человека с внешней и внутренней реальностью рождают разнообразные переживания, для которых иногда бывает недостаточно усвоенных в социализации обозначений. Особенно это касается глубоко персональных («свойных», «мойных», «яйных») экзистенциальных переживаний (взаимности, отчаяния, откровения, одиночества, смыслоутраты и пр.), устанавливающих для конкретного человека субъективную значимость, внутренний статус неких