«Ты хочешь это увидеть?», «Ты хочешь сделать мне больно?», «Ты хочешь поиграть с болью?».
И наравне с ними вдруг возникли совсем другие, произнесенные хрипловатым мужским голосом, а не соблазнительно женским, как в фильме.
«Хочешь, я убью твоих врагов?», «Хочешь, я стану мучить их так, что даже ад покажется им раем?», «Хочешь, я покажу тебе, как с помощью ножа можно творить искусство на плоти, лучше чем кистью на холсте?», «Как ты можешь не хотеть причинить боль другим, если они причинили ее нам: мне и тебе?», «Врагов надо уничтожать, Корделия, причем доставляя им при этом максимум боли. Как можно жалеть их, если они не пожалели нас?».
Ее веки затрепетали во сне. Опять это имя. Корделия! Оно ей снилось или она и вправду где-то его слышала, Клер не помнила. У нее не было знакомых с таким именем. Но иногда в полусне казалось, что кто-то называет так ее саму.
Корделия! Корделия! Корделия!
Имя, как эликсир, заживляющий раны на истерзанном после пыток теле, но оно же и острый нож, который привел к страданиям.
– Корделия! – Клер прошептала это имя во сне или просто повторила за кем-то. Кто-то будто звал ее из зеркала, снова и снова произнося его.
Она проснулась посреди ночи. Электричество, очевидно, уже включили, потому что электронные часы на столике показывали время. Десять минут четвертого. Клер хотела снова закрыть глаза и вдруг поняла, что она не одна в постели. Рядом был ангел. Самый настоящий светящийся ангел. И он коснулся ее. Прикосновение напоминало любовную ласку. Клер даже не насторожилась, хотя событие было, в общем-то, необычным. Но ей почему-то показалось, что так должно быть, всегда. Он каждую ночь должен быть здесь.
Ангел в ее постели. Как же он прекрасен! Вероятно, она и жаждала оставаться длительное время в одиночестве лишь для того, чтобы увидеть его. И неважно, кем он был: плодом фантазии или инкубом. Ей было все равно. К тому же ощущение другого тела в постели было таким четким. Здесь стирались грани сна и начиналась темная сказка. Его прикосновения были волшебными. Его лицо поражало правильностью черт. Он напоминал существо из другого века и все же каким-то образом знал о страшном фильме, который она посмотрела вчера и образы из которого теперь мучили ее в ночных кошмарах.
Его красивые голубые глаза говорили больше, чем могли сказать слова. Поцелуи обжигали. Ей перестало быть страшно из-за фильма, но ощущение какого-то другого зарождающегося страха окутывало, как ледяная вода.
– Ничего не бойся, – шептал ночной любовник, – ведь я с тобой, и никто не сделает тебе зла.
Клер взглянула на него с удивлением. Она уже где-то слышала эти слова. Точнее, читала. Это же измененное изречение из Евангелия: «Говори и не бойся, ибо я с тобой, и никто не сделает тебе зла».
– Да, никто, – согласилась Клер и сосредоточила взгляд на ангеле: – Никто, кроме тебя.
Почему она это сказала? Почему почувствовала опасность, исходящую от него? Он ведь идеален. Только его руки… Она не заметила