беспокоиться.
Кто становится миллионером без маски?
Только тот, у кого душа из замазки.
Он не дергается по поводу и без повода: он считает, что спокойствие – начало начал;
Он не будет ходить, словно тигр по клетке, и твердить:
«Боже мой, как я мог это сделать?! Неужели я так сказал?!»
Он не будет кипеть благородным гневом, видя, как вокруг творится беззаконие, потому что беспокойной карьере Дон Кихота он предпочитает образ жизни Санчо Панцы;
Он не будет понапрасну скорбеть о горькой участи Сакко и Ванцетти[2] или бедных дурнушек, которых никто не приглашает на танцы;
Он не станет отчаиваться из-за того, что в наших известных университетах знания студентов ценятся менее, чем их достижения по футбольной линии;
Он не станет лопаться от негодования, если кого-то линчуют в Виргинии.
Покушав, он переваривает пищу, а легши в постель, засыпает тотчас,
И четыре весьма флегматичных ангела стерегут его сон не смыкая глаз.
Пошли нам, Боже, побольше флегматичности, невозмутимости и апатии!
Только так, обеспокоенный родитель, мы сможем спокойно дожить до старости и спокойно умереть на своей кроватии.
Анданте по-манхэттенски
Правоверный мусульманин, когда ему взгрустнется, может взять и отправиться в Мекку, да?
А мне куда прикажете деваться, если настроение хуже неккуда?
Что из того, что вокруг меня кипит и бушует огромный город, населенный мильонами джентльменов и ле́дей,
И что через стенку денно и нощно я слышу трудолюбивых и талантливых соседей?
Что из того, что артисты и писатели транжирят таланты в угоду публике, сознавая, что это недостойно и мелко,
Или что из всех современных литераторов Беллок признает одного Честертона, а Честертон признает только Беллока?[3]
Что из того, что канадские леса вырубаются по прихоти газетных магнатов и что где было густо, там стало пусто,
Или что один нью-йоркский папаша открыл, что лучший способ убаюкать ребенка – читать ему вслух произведения Пруста?
Что из того, что на наших глазах происходят десятки встреч и разлук и поколение сменяется другим поколением,
Что дети родятся, старики умирают, а я и вы – люди среднего возраста – привыкаем считать это привычным явлением?
Все это, может быть, само по себе представляет известный интерес для кого-то,
Но мне сегодня жить неохота.
Мой дух изнемог в нестерпимых муках; он томится в темнице, где свет неведом:
Дело в том, что я был вынужден пообедать, еще раскаиваясь в том, что позавтракал, и с дрожью думаю о грядущем ужине, вспоминая все, что съел за обедом.
Почему меня вечно чем-нибудь пичкают, почему мне все время что-то несут – кто алкоголь, а кто аллегорию?
Пускай меня оставят в покое: имею я право предаться горию?
Что им смятенье моей души?
Я желаю сидеть и страдать в тиши.
Мне хочется всем им крикнуть: «Отстаньте!» —
И этим закончить свое анданьте.
Кто-то