еще одна работа, которую я сразу не заметил. На ней был изображен сидящий на траве малыш с охапкой цветов на коленях. В мелких чертах и огромных синих глазах, улыбавшихся сквозь густую завесу светло-русых кудрей, упавших на лоб, так как дитя склонилось над своим сокровищем, было достаточно сходства с нашим маленьким джентльменом, чтобы назвать картину «Портрет Артура Грэхема в младенчестве».
Я решил рассмотреть ее на свету и обнаружил за ней еще одну, повернутую лицом к стене. На нее я тоже рискнул взглянуть. Это был неплохо написанный портрет некоего джентльмена в расцвете лет, довольно красивого. Но если он выполнен той же рукой, что и остальные картины, то, видимо, на несколько лет раньше, так как в нем гораздо тщательнее прописаны детали и меньше той свежести красок, той вольности трактовки, что так восхитили и поразили меня в более поздних работах. Тем не менее, разглядывал я его с превеликим интересом. В чертах и выражении лица запечатлелась определенная индивидуальность – это был удачный образ. Ясные синие глаза смотрели на зрителя с этакой затаенной шутливостью, будто сейчас подмигнут; губы, пожалуй несколько полноватые и чувственные, казалось, вот-вот растянутся в улыбке; роскошные рыжеватые бакенбарды обрамляли чуть тронутые румянцем щеки, а густые курчавые пряди светло-каштановых волос почти полностью прикрывали лоб, как будто намекая, что обладатель оных больше гордился своей красотой, нежели умом, – а почему бы, собственно, и нет, если есть на то основания? – но выглядел при этом отнюдь не глупцом.
Не прошло и трех минут, как вернулась прекрасная художница и застала меня с портретом в руках.
– Просто один человек зашел по поводу картин, – сказала она в оправдание своего отсутствия. – Я велела ему подождать.
– Боюсь, то, что я осмелился взглянуть на картину, которую художник повернул лицом к стене, будет расценено как дерзость, но не позволите ли вы задать…
– Это неслыханная дерзость, сударь, а посему попрошу вас не задавать никаких вопросов, ибо любопытство ваше удовлетворено не будет, – перебила она, стараясь улыбкой смягчить колкость своей отповеди, но по ее пылающим щекам и горящему взгляду я понял, что рассердилась она не на шутку.
– Я лишь хотел спросить, вы ли написали этот портрет, – сказал я, с мрачным видом передавая ей картину, но она бесцеремонно выхватила ее у меня из рук и быстро поставила в темный угол, как и раньше, лицом к стене, прислонив к ней портрет Артура, а потом повернулась ко мне и засмеялась.
Но мне было не до шуток. Я уже стоял у окна и рассеянно смотрел на пустынный сад, предоставив миссис Грэхем возможность перемолвиться парой слов с Розой, а через минуту-другую сказал сестре, что нам пора домой, пожал руку маленькому джентльмену, холодно поклонился хозяйке и направился к двери. Но, попрощавшись с Розой, миссис Грэхем протянула мне руку и мягким голосом, с отнюдь не враждебной улыбкой сказала:
– Солнце да не зайдет во гневе вашем[29], мистер Маркхем. Сожалею, что обидела вас своей резкостью.
Разве можно