и кустарниками, способными стойко переносить жестокие пытки, которым подвергали их ножницы садовника, и послушно принимать те формы, какие диктовала тому его фантазия. Теперь же, столько лет остававшийся без присмотра, без стрижки и без ухода, брошенный на откуп сорнякам и травам, ветрам и морозам, ливням и засухам, он являл собой зрелище и впрямь исключительное. Сплошная живая изгородь из бирючины[16], тянувшаяся вдоль главной аллеи, на две трети погибла, оставшаяся же часть переросла все разумные пределы; старый самшитовый[17] лебедь, примостившийся у скребка для очистки подошв, утратил шею и половину туловища; выстриженные из лавра башенки в центре сада, огромный воин, стоявший на страже по одну сторону ворот, и лев, охранявший другую, выпустили многочисленные побеги, превратившие их в фантастических чудовищ, подобных которым не встретишь ни на небе, ни на земле, ни в воде ниже земли[18]. Моему юношескому воображению они представлялись пришельцами из мира гоблинов[19], прекрасно сочетавшимися с легендами о призраках и мрачными преданиями, которые рассказывала наша старая няня касательно дома с привидениями и его почивших обитателей.
По пути к Уайлдфелл-Холлу мне удалось подстрелить одного ястреба и двух ворон, но потом я потерял интерес к истреблению хищников и решил прогуляться до особняка и посмотреть, какие изменения были произведены в нем новой обитательницей. Подходить прямо к воротам и пялиться сквозь них я не захотел, поэтому остался у садовой ограды, откуда открывался хороший обзор. Ничего нового я не увидел, разве что в одном крыле, над которым из трубы вилась тоненькая струйка дыма, были застеклены окна и подправлена обветшалая крыша.
Когда я, опершись на ружье, стоял там, погруженный в праздную задумчивость, и, глядя на темные слуховые окна, предавался своевольным фантазиям, в чью ткань почти на равных вплетались и старые привязанности, и прекрасная молодая отшельница, обитавшая теперь в этих стенах, до меня донесся легкий шорох и какое-то поскребывание. Оглянувшись на звук, я увидел, как из-за ограды показалась маленькая ладошка и, нащупав опору, ухватилась за край стены, вслед за ней появилась вторая, потом высунулся беленький лобик с венчиком русых волос, пара васильковых глазенок и часть крохотного беленького носика.
Меня глазенки не приметили, зато весело заискрились при виде красавца Санчо, моего черно-белого сеттера, который кружил по полю, пригнув морду к земле. Нежное создание подтянулось повыше, высунув личико, и громко окликнуло собаку. Добродушная псина замерла, подняла морду и завиляла хвостом. Малыш (а это явно был мальчик лет пяти) вскарабкался на стену и еще несколько раз позвал собаку, но, поняв, что его старания напрасны, решил, очевидно, по примеру Магомета, пойти к горе, раз гора не идет к нему, и стал перелезать на другую сторону, но одичавшая старая вишня, которая росла рядом, вцепилась в его платьице одной из своих корявых, сучковатых лап, раскинутых по стене. Малютка попытался