из офиса. В зале стояла тишина.
Выйдя на улицу, я тут же поймал такси и направился в другой банк – запасной вариант, оставленный мною на случай, если в первом что-то пойдет не так. Времени до закрытия оставалось мало, и я спешил. Спешил и нервничал. Потому что опоздание с открытием счета означало бы для меня целый потерянный день, который мне пришлось бы снова провести в этой «старой» жизни, целый день отсрочки моего всепоглощающего счастья… Я и так уже слишком долго терпел. Все свои двадцать пять лет я постоянно ждал чего-то, какого-то счастливого будущего, которое вот-вот должно было наступить, да все никак не наступало. Больше я терпеть не собирался.
Таксист привез меня в банк за полчаса до закрытия. Теперь я был умнее: сразу направился к начальнику операционного зала, и после непродолжительной беседы в его кабинете за закрытыми дверьми мы сговорились на тысяче долларов. Тысяча долларов – и никто не узнает о моем миллионе. Игра явно стоит свеч.
Я с трудом скрывал свое ликование, пока шел к выходу из банка. Если бы существовал чемпионат мира по радости, я бы однозначно занял в нем первое место, опередив всех соперников с большим отрывом. Мой мозг выдавал на ура мелодии неизвестных мне песен, а ноги были готовы в случае необходимости донести меня до небес одним прыжком, если бы мне вдруг захотелось воспарить на облаке. Все встречавшиеся мне люди награждались самой лучезарной улыбкой, какую только позволяли приличия. Казалось, что таким счастливым я не был никогда.
Только сейчас я понемногу начал приходить в себя. Проблемы улаживались, мозг освобождался от страхов и фантомов, и передо мной начала брезжить моя будущая жизнь. Именно так – брезжить, как свет в конце тоннеля. Только конец этот был уже не в неопределенной дали, а здесь – в кармане, на карточке с заветным номером счета. Это ощущение невероятной близости свершения самой несбыточной мечты понемногу росло, все быстрее и быстрее, пока вдруг не переполнило меня ярким светом безумной радости – такой безумной, что я буквально чувствовал, как эта радость подбрасывает меня в воздух с каждым шагом, и, готовая уже разорвать на кусочки, застряв где-то в районе дыхательных путей, вдруг изливается внезапным хохотом, тут же переходящим в рыдания и всхлипы, и снова в хохот; как эта радость заставляет меня упасть на колени, и плакать, кричать, смеяться и бить кулаками по земле, лишь бы выплеснуть свое бездонное счастье, пережить его, и не умереть; чтобы вновь прийти в то благословенно спокойное равновесие, которого я так старался достичь всю жизнь и которое так ненавидел, как только достигал.
Освободившееся от страха воображение в приступе бескрайней эйфории рисовало мне картины меня-будущего, но такого близкого; меня-лучшего, меня-высшего, меня-художника, меня-тусовщика, меня-прожигателя жизни, просто Меня. Я был уже другим, и никогда уже не смог бы стать собой-прошлым, как сев однажды за руль дорогого европейского седана, никогда больше не возжелаешь быть водителем отечественной машины.
Воображение тут же уцепилось за слово «машина»