возвращавшийся через линию фронта, и предвкушали уже, наверное, как будут сосать горилку и жрать сало у себя дома, но нарвались на разведгруппу. Четверо полегли, двух тяжело раненных разведчики добили на месте, а еще двух поймали почти невредимыми.
Их даже не били. Разведчики, насмотревшиеся всякого и пережившие всякое, повязали «кобзарей» и приволокли в штаб.
Теперь они знали, что их расстреляют. Двое парней лет двадцати пяти, одинаковых с лица, коротко стриженных. Один, с перевязанным запястьем, что-то бубнил себе под нос – не то пел, не то молился. Второй молчал, озираясь. И в глазах у них была непроходимая тоска – такая, как сейчас у Костика...
Я вздохнул, взял водку и маханул несколько больших глотков прямо из горлышка.
– Вот это по-нашему, – сказал прапорщик уважительно. – А то: провокации, мать их ети...
7
Кладовщики, особенно армейские, все похожи друг на друга: пыльные, лысеющие, занудливые. Читал где-то, как раньше думали, что мыши сами по себе заводятся в старом тряпье. Не знаю, как мыши, а кладовщики-каптерщики точно заводятся.
Сонный дядька лет сорока в звании лейтенанта посмотрел на наши верительные грамоты, протянутые прапорщиком Колей, и бесцветно произнес:
– Ох и понавыписывали вам тут... Ну, идите, берите.
Мы пошли и взяли.
На складе было всё: видно, натовцы загрузили. Но мы не стали обольщаться и взяли привычные «калаши» и «стечкины». Лейтенант, правда, уцепил еще и «орла пустыни», на что Костик сказал:
– Жидовская пукалка.
Пукалка, возможно, и жидовская, но неплохая. Я не стал устраивать полемику и тоже взял «орла», так, на всякий случай, раз уж дают. Прапор взял гранатомет. Молодец, прапор, штука нужная, но я бы такую на себе не попер.
Вещмешки мы набили под завязку, особенно поусердствовав насчет еды. И тронулись в путь.
Нас выгрузили из мятого японского микроавтобуса с правым рулем на окраине, прямо возле леса, и уехали, даже не попрощавшись. Только водитель, вроде как гражданский, буркнул что-то типа:
– Удачи...
Окраина была как окраина: недостроенные огромные цеха, узкоколейка, платформы на ней, тут и там разбросаны железобетонные конструкции, через дырки в которых местами проросли деревца.
Лес тоже был как лес: смешанный, нехоженый, опутанный паутиной. Мы шли по еле видной тропинке цепочкой: впереди Костик, потом лейтенант, потом прапор, потом я.
Вокруг тропинки, шаг шагни, то и дело сидели группками грибы красноголовцы, не говоря уже о сыроежках.
– Набрать да поджарить потом на костерке, – мечтательно сказал прапорщик.
– Да ну на хрен... – усомнился Беранже. – Грязное всё, активное...
– А что ты дома жрал? Не думаю, что эти грибочки хуже. Хоть белых, но насобираю, – решил прапорщик.
– А вот у нас сыроежки не ели никогда, – вспомнил Костик. – Сорный гриб, мамка говорила. И крошится в пакете.
– Надо с корзиной потому что ходить или с ведром. По грибы-то.
– Консервы жрать будем, – резюмировал