случилось? Так, ничего особенного. Просто Его Величество сегодня решил завоевать Индию. Через месяц казаки должны уже добраться туда.
– Как – завоевать? – Дотти была растеряна и не знала, что сказать на эти слова.
– Войском казачьим, все просто. Тысяча человек – и всё! Выдвигаться – и точка! Мне надо подготовить рескрипт, отправить приказы, дать всему делу ход – мне, Кристофу Генриху фон Ливену, – граф засмеялся еще громче, его глаза странно блестели и два пятна нездорового румянца выступили на его бледных щеках.
– Продолжаю, – проговорил он уже поспокойнее. – Карт местности нет. Сведений о неприятеле точных нет. То есть, словно англичан не существует в природе, и Индия тем не нужна. Вот, я пишу рескрипт атаману Орлову-Денисову: “Идите туда, не знаю куда, завоюйте то, не знаю что”, подписываю своим именем – и конец! Это смешно… – Кристоф закрыл глаза.
– Неужели конец?… – повторила Дотти растерянно.
– Не притворяйся дурой, милая, – граф впервые посмотрел ей в глаза, и она прочитала в его взгляде ясность безумия. – Я же знаю, ты умнее всех женщин и умнее меня, хоть я – mein Gott im Himmel – государственный человек! Его, – он показал рукой куда-то в сторону, – скоро свергнут. Так не может далее продолжаться.
– Но что я говорю тебе?! – испугался Кристоф. – Ты же всем разболтаешь. И я написал рескрипт, который убьет людей и уничтожит казаков. Они не дойдут и до Хивы.
– А вдруг всё обойдётся? Вдруг там благоприятная местность? Вдруг Государь отменит приказ – ты же его знаешь? – Дотти старалась хоть как-то ободрить мужа, но тщетно.
– “Благоприятная”… “отменит”, – передразнил он её. – Это верная смерть, и даже не отряда Орлова-Денисова, а всего Войска Казачьего. Скажу больше – всей российской армии. И страны тоже! Я не подпишусь под этим проектом. Сибирь – наплевать, разжалование – наплевать… Я больше не могу так жить.
Кристоф обессиленно рухнул на подушки. Дотти порывисто обняла его и прикоснулась губами ко лбу – он был очень горячий.
Бонси вновь заплакал, потом пробормотал: “Гибель всего войска – какие пустяки, mein Gott… Я готов отправиться на каторгу, но палачом быть – увольте от такой чести. Я не заодно…», и забылся в беспамятстве.
Ночь выдалась беспокойной. Кристоф горел в лихорадке, поминутно требовал воды, бредил об адском огне, крови, которая нестерпимо воняет и не отмывается от его одежды, о пустыне, в которой умирают казаки один за другим… Дотти вместе с горничными и камердинером не смыкала глаз. Поутру позвали за доктором, который констатировал нервную горячку, сделал кровопускание и посоветовал ничем не волновать больного. “Легко советовать, – подумала Дотти – когда он держит всё волнение внутри себя”.
Все затаённые и тщательно скрываемые эмоции, долго сдерживаемые чувства, страхи и тревога воплотились для графа Ливена в тяжёлую болезнь, от которой почти не помогали все обычные средства.