были старше меня, и из этого ничего не получалось.
– Все считают тебя симпатичным, – говорила Фрэнни, – но тебе надо немного побольше разговаривать с людьми; знаешь, нельзя просто так сразу начинать обниматься.
– Я не начинаю обниматься, – говорил я ей. – Я никогда не дохожу до того, чтобы обниматься.
– Ну, – говорила она, – это из-за того, что ты просто сидишь и ждешь, пока что-то произойдет. Все знают, о чем ты думаешь.
– Ты не знаешь, – ответил я. – Не всегда знаешь.
– Ты имеешь в виду – обо мне? – спросила она, но я ничего не ответил. – Слушай, мальчик, – сказала Фрэнни, – я знаю, что ты слишком много думаешь обо мне, если ты это имеешь в виду.
Это именно тогда, в Дейри, она стала называть меня мальчиком, хотя между нами был всего лишь год разницы. И как бы я ни обижался, прозвище ко мне прилипло.
– Слушай, мальчик, – сказал мне как-то в душевой спортзала Чип Доув. – У твоей сестренки самая лучшая задница в школе. Она перепихивается с кем-нибудь?
– Со Стратерсом, – сказал я, хотя надеялся, что это не так; но Стратерс был, по крайней мере, лучше, чем Доув.
– Стратерс! – удивился Доув. – Этот чертов гребец? Этот дурень, который гребет?
– Он очень сильный, – сказал я; это было чистейшей правдой, гребцы все сильные, а Стратерс был самым сильным из них.
– Да, но он дурень, – ответил Доув.
– Только и знает, что целыми днями таскать весла! – сказал Ленни Метц, хафбек, который всегда – даже в душевой – дежурил справа от Доува, как будто и здесь ожидая передачи мяча. Он был молчаливый, как цемент, и такой же крепкий.
– Ну, мальчик, – произнес Чиппер Доув, – ты передай Фрэнни, что, по-моему, у нее самый лучший задок в этой школе.
– И титьки тоже, – воскликнул Ленни Метц.
– Ну, они хороши, – согласился Доув, – но задница – это действительно что-то.
– У нее и улыбка приятная тоже, – сказал Метц.
Чип Доув повернулся ко мне и заговорщицки закатил глаза, как будто хотел показать мне, что он знает, насколько глуповат Метц, и что сам он намного, намного круче.
– Не забудь помылиться, а, Ленни? – сказал Доув и передал ему скользкий кусок мыла, который тот инстинктивно, не мешкая, схватил в свой медвежий захват и прижал к животу.
Я выключил свой душ, так как кто-то большой влез вместе со мной под поток воды. Он вовсе отодвинул меня со своего пути и снова включил воду.
– Пошевеливайся, мужик, – мягко сказал он.
Это был один из тех лайнменов, что не давали другим футболистам напасть на Чипа Доува. Его звали Сэмюел Джонс-младший, но все его звали Младший Джонс. Младший Джонс был таким же черным, как те ночи, которые вдохновляли моего отца; потом он играл в футбольной команде Пенсильванского колледжа и профессиональной команде в Кливленде, пока ему не повредили колено.
В 1956 году мне было четырнадцать лет, и Младший Джонс был самым большим сгустком человеческой плоти, который я когда-либо видел. Я отступил