однажды полученным впечатлениям переходить в ощущения и обретать статус единственной реальности, давно сгинувшей, но сохранившейся в чувствах. До сих пор отчётливо помню аромат мускулистых предплечий Дона, упругость крутого подбородка, шелковистую щетину по утрам. Кажется, всё это рядом… Куда же оно уплыло?
У моей квартиры один недостаток: соседи снизу вынесли кухонную плиту на лоджию, жарят, парят и тут же спят, а комнаты сдают – единственный устойчивый бизнес на юге. Поэтому в безветренную погоду я знаю, что готовят на первом этаже. Сегодня тянет селедкой и скумбрией, жаренной на старом, не раз перегоревшем постном масле. После этого даже вымытые тарелки сохраняют отвратительный рыбный запах. Вообще-то, я рыбу люблю, особенно отварную сёмгу из рек Заполярья. Думаю, соседи тоже с большим удовольствием ели бы осетрину. Но цена недоступна.
Возможно, завтра, в воскресенье у них будет шашлык, свиной, он дешевле и мягче бараньего. Запечённое на углях мясо мой желудок переварить уже не в состоянии, но хоть подышу запахами молодости, когда можно всё, даже чего нельзя.
Между прочим, скоро Великий пост. Многие с показным фанатизмом станут избегать скоромного. Зачем? Добродетель – свойство души, а не тела. У голодного – все мысли в желудке.
27 февраля у Каменного моста, в центре Москвы застрелили Немцова. Никогда ему не симпатизировала: ни раннему и наглому, ни тем более старому и побитому жизнью. Но вот конец его мне нравится: после вкусного обильного ужина в дорогом ресторане, во время прогулки с юной красоткой, с которой он предвкушал лечь в постель. Неожиданный выстрел и мгновенная смерть в прекрасном настроении, не успевшем улетучиться.
Кто-то ему сильно удружил, не дав умереть от болезни или немощи.
Первая мысль спросонок: для счастья нужны справедливость и душевное равновесие. Но душе в грядущем местечка нет – мир неизлечимо болен. Господи, зачем Ты мучился на кресте Твоём, если люди не стали лучше?
Вчера Нина спросила:
– Вы уверены, что Бог есть?
Я стреляный воробей, на словах меня не поймать, тем более Нине. Отвечаю вопросом на вопрос:
– А ты сомневаешься?
– Ну, да. Уж больно плохо мы живём.
– А я вот вообще поражаюсь, что мы ещё живы – грешим немеряно и за грех не считаем.
Домработница пожимает крутыми плечами:
– Жизнь так устроена. Своё не возьмёшь – другой схапает, не ты ввалишь, так тебе.
– А ты про других не думай, ты о себе беспокойся.
Нина ушла разочарованная, рассчитывала узнать от меня что-то новое, ей неизвестное, а тут укор. Укоров она за жизнь наслышалась по шейку. И зачем я учу её тому, чего сама не умею? И не много ли общих истин меня волнует? Разобраться бы в собственной судьбе, свести воедино жизнь, раскрошенную на неравные кусочки и беспорядочно разнесенную в пространстве. Соображения кое-какие есть, мысли будут вспыхивать и клубиться, пока не откажет рассудок.