править самостоятельно или ослабить его авторитет, схлестнутся гордость одного Стюарта с гордостью другого. Ведь нет вражды страшнее, чем если подобное, сталкиваясь, борется с подобным, с равными мотивами и равной силой.
Да и Мейтленд из Летингтона, второй человек при дворе, государственный секретарь Марии Стюарт, тоже протестант. Но поначалу он становится на ее сторону. Мейтленд, будучи человеком тонким, гибким и образованным – «flower of wits»[25], как называла его Елизавета, – в отличие от Меррея любит власть без чувства собственничества и гордости. Его, как дипломата, радует лишь запутанная и запутывающая игра политиканства и интриг, искусство комбинаций; для него дело не в принципах, не в религии и отчизне, не в королеве и королевстве, а исключительно в виртуозном искусстве участвовать во всем и по собственному желанию связывать или развязывать узелки нитей. Он испытывает странную личную привязанность по отношению к Марии Стюарт – одна из четырех Марий, Мария Флеминг, станет его супругой, – но при этом не верен и не неверен ей по-настоящему. Он будет служить ей до тех пор, пока ей будет сопутствовать успех, и оставит ее в час опасности; именно по нему, яркому флюгеру, она будет видеть, попутный или противный дует ветер. Ведь он, как истинный политик, будет служить не ей, королеве, подруге, а исключительно ее удаче.
Итак, ни по правую руку, ни по левую, ни в городе, ни в собственном доме – дурной знак! – Марии Стюарт не удалось найти по прибытии надежного друга. Однако, как бы там ни было, с Мерреем и Мейтлендом можно править и договариваться – зато с самого первого мгновения ей непримиримо, неумолимо, с суровой и убийственной серьезностью противостоит самый могущественный человек из простонародья: Джон Нокс, народный проповедник Эдинбурга, организатор и глава шотландской протестантской церкви, мастер религиозной демагогии. И с ним завязывается борьба за бытие и небытие, не на жизнь, а на смерть.
Ибо кальвинизм Джона Нокса – это не просто реформаторское обновление церкви, а закоснелый церковно-государственный строй и, таким образом, в некотором роде превосходная степень протестантизма. Он ведет себя властно, словно повелитель, фанатично требуя рабского подчинения своим теократическим заповедям даже от короля. С англиканской, лютеранской, с какой-то другой, более мягкой формой Реформации Мария Стюарт, будучи по природе своей человеком мягким и уступчивым, наверняка смогла бы поладить. Но диктатура кальвинизма с самого начала исключает любую возможность для достижения взаимопонимания с истинным властителем, и даже Елизавета, использующая Нокса в политических целях, создавая тем самым трудности для своей соперницы, из-за его невыносимой самонадеянности испытывает к нему личную неприязнь. Как же сильно должно раздражать это мрачное рвение гуманную Марию Стюарт, принявшую идеи гуманизма! Для ее жизнерадостного и сластолюбивого характера, музыкального дарования нет ничего