к рукописям. Конечно, рукописи – это тебе не носки или какие-то тряпки! – Он запер ее в шкаф, а она скреблась там всю ночь, не давая уснуть, и успокоилась только под утро.
Когда он открыл утром глаза, то не увидел шкафа, его не было на привычном месте! И в других местах не было. На месте шкафа – куча деревянной трухи, а на ней сидела жирная огромная Моль. Она увеличилась в десять раз! Тогда он подумал, что когда-нибудь ночью она сожрет и его, превращая в труху или в прах, увеличится снова в размере, а, может быть, поменяет цвет! Представится под его именем соседям, начнет вместо него ходить на работу! Женится, наконец! Родит детей и будет похоронена под его именем на могильной плите!
В то утро к нему приходила соседка, которая положила глаз на него, скорее, на его квартиру, сидела на стуле рядом с Молью, а ничего не заметила, вывод: Моль мог видеть только он.
Решение: если люди Моль не видят, то вероятно смогут ее прочитать на бумаге.
Он сразу же сел после ухода соседки и начал писать, помогло: чем больше он писал, тем больше уменьшалась Моль в размерах, и вот ее уже можно было усадить на ладонь, если б она далась. Но нет, не давалась, сидела в своем углу и ворчала.
Скоро она стала еще меньше в своих размерах, превратилась в точечку, а он все боялся и писал-писал-писал… А на следующий день принес на собрание «Моль» и прочитал. Раньше он боялся Моль, а теперь он боялся хирургического вмешательства.
Я вышла, инфицированная Молью, а автор вышел свободным от нее. Двери ЛИТО снова громко захлопнулись. Я брела по парку, мои в голове пришли в движение, а движения воздуха в парке, которые обычно назывались «ветром», дали мне дополнительный посыл: через голову пошло пейзажное, утонченное, что-то с помятым письмом и изумрудным кольцом. И картина глубокого колодца, и колодцем этим был любимый человек, а безжизненная земля в трещинах – это была я. Мне нужна была вода, я умирала от жажды, а у него было столько воды!
Я шла домой через парк, а в мыслях… В мыслях я сидела уже за столом и писала, и не могла остановиться. «Моль» заразила меня.
Моль напомнила мне: временами и я сидела в четырех стенах, не могла сдвинуться с места, не то чтобы нужно было кого-то сторожить, но жизнь проходила в ожидании. И я – словно заключенная.
Соседи стучали по батареям, по полу и стенам, колотили, вбивали, сверлили. Я думала тогда, совсем отупевшая: а если и мне постучать? Временами хотелось убежать, а временами топать ногами. Но какой был смысл топать, когда это были боковые соседи?
В один прекрасный день все звуки прекратились и я вдруг оказалась в тишине, словно оглохла. От непривычки к тишине я даже открыла окно, чтоб хоть какие-то звуки заполнили комнату, затем включила радио и ловила волны. Я полюбила поздние ночные концерты, под концерты поздно ночью я писала стихи и целые поэмы. Как если бы!..
На самом деле я ждала своего любимого, стихи были не на первом месте