его закончу. Что-то важное. Я вырасту, понимаешь? И, значит, нам никак нельзя умирать. И, тем более, нельзя останавливаться.
Эльга тихо соглашалась.
– Да, мастер Мару.
Кранужан и Симанцы росли и пухли, самодовольно шелестя. Эльге казалось, что часы ее жизни перетекают на плитки. Лиственное зрение отпускало с трудом. Серый пустырник и чарник, липа, ольха и клен – вот из чего состояло все сущее. Унисса, чистотел и одуванчики, куталась в одеяло из трав.
Доделав Покосы, Супрыню и Плешкин луг, она загнала девочку наверх, к Бархотцам, а сама встала на ее место, оформляя труды ученицы рукой мастера в копии местечек, в холмы и низинки, в поля, ограды и огороды.
Руку Эльге уже даже не надо было засовывать в холщовое нутро – листья цеплялись и текли, текли между пальцев. Ручьем, рекой, неостановимым потоком.
Наверное, Бархотцы она набила и вовсе во сне. Как не свалилась с поставленной на лавку приступки, непонятно. А потом вдруг обнаружила, что спит сидя, пустая кружка покачивается на пальце, а у ног на полу растекается молочное пятно.
– Поспи, – приказывала Унисса.
Эльга кивала и, кажется, спала, но в следующий момент почему-то уже тащила мешок или тянулась поправить вылезающий за рамку лиственный клок.
Солнечные пятна скакали по дереву, за перилами ветер гонял скукоженные, коричневые комочки, в ушах звенели голоса. Эльга – тихоня! Эльга – тупица! Эльга – вечная ученица! Глупые. Отвлекаться на вас еще.
Тут осталось-то…
Утром четвертого дня снизу пришел гул, шорох множества ног, лязганье железа. Эльга с удивлением слушала набирающее силу «У-у-у!» человеческих злости и обиды.
Скоро на смотровую площадку выплеснулись первые фигуры, как вода, они протекли к Дивьему Камню, а от него – к беседке.
Снизу появлялись еще и еще люди, босые, изможденные, в лохмотьях и просто дрянной одежде. Иссохший родник вызывал у них стоны и плач. Многие несли на руках детей, и было не ясно, мертвые это дети или живые.
Солнце красило их красным, листья хрупали под ногами.
Унисса поднялась и ждала идущих, обступающих беседку людей со скрещенными на груди руками. Наверное, окажись она более-менее соответствующей их ожиданиям о мастере, пользующем воду за их счет, ее тут же убили бы. Возможно, хором, многорукой толпой скинули бы со смотровой площадки вниз, на камни. Но глазам их предстал такой же изможденный, высохший человек, как они сами. Эльга, прячущаяся за юбкой мастера, выглядела не лучше.
Это вызвало некоторое замешательство.
– М-мастер… – прохрипел кто-то.
Ни один не шагнул в беседку.
Вычерненные солнцем лица. Безумные глаза. Жаждущие рты. Серые, грязные платья, штаны и рубахи.
– Ты! – Унисса пальцем выбрала ближнего, заросшего, худого мужчину. – Иди сюда.
Тот испуганно мотнул головой.
– Ну же!
Толпа качнулась, и мужика внесло в беседку.
– Берись.
Она