не скрывал: все разговорники привлекались к чтению лозунгов с трибун городских парадов. Чем громче и радостней читал артист, тем больше доставалось ему почета. Мне до поры до времени удавалось в силу непригодности (нет «в голосе моем звучания металла»1) оставаться в своем лирическом далеко. Но в один прекрасный момент директора посетило неодолимое желание все же уравнять меня в правах, т. е. привлечь к исполнению этой почетной миссии. Я в свою очередь привлекла все свое красноречие, чтобы убедить его так не рисковать… Но … «человека человек послал к анчару властным взглядом»… Местом действия была трибуна в центре города на живописной широкой свободной улице, с любовью именуемой проспектом: устав отнекиваться, я с наступлением первомайской весны собралась с силами и … «послушно потекла» к ее подножию… Еще оставалось время, и пока коллеги с пользой употребляли свое вдохновение, оглашая площадь возгласами оптимизма, я настойчиво употребляла веские аргументы к тому, чтобы оставаться в тени и тем уберечь директора, городское начальство и уважаемых граждан от лишних переживаний… Но «судьба моя уж решена и безвозвратно»… Подошла моя очередь. Я стала подниматься на «эшафот», и тут неведомо откуда появившийся чертенок подмигнул мне, и я вся заискрилась: что я, собственно, так переживаю – ничего страшного, во-первых, сами напросились, и потом – ведь это праздник, а не трибуна партийного съезда! «Да здравствует Первое мая – День международной солидарности»… Мой лозунг прозвучал томительной мелодией старинного романса. Трибуна качнулась… Воспользовавшись всеобщим замешательством, я взмахнула крылами и… благополучно приземлилась в колонне демонстрантов… При первой же встрече после этого площадного представления директор заговорщически подмигнул мне, едва не лопаясь от смеха: как мы?! Но предупредил: не выбрось что-нибудь подобное в Москве! Мы снова были в одной лодке: шла усиленная подготовка к отчетному концерту филармонии в столице. Директор заглядывал в классы, присутствовал на прогонах в Зимнем и озабоченно напутствовал:
– Ну, тренируйтесь, тренируйтесь!
– Артисты не тренируются, они репетируют, – отвечали артисты…
Произнеся про себя нечто очень выразительное, директор вслух добродушно и смиренно соглашался:
– Ну, репетируйтесь, репетируйтесь!..
В Олимпийской деревне мы справляли успех! Вот что значит слушать… СЯ директора и репетировать… СЯ! Прав директор: куда ж без этой частицы: каждый репетируй сам, а потом – вместе, и вообще, береги свое СЯ даже в общей массе, в праздниках и «буднях великих строек»…
Со временем наши попытки стать полезными не только курортникам, но и непременно труженикам города обрели форму праздников на сцене Зимнего театра. Это хорошо приехать в обеденный перерыв и поддержать трудящегося, но, согласитесь, он хочет праздника не на грядке, а во дворце,