нос к носу столкнулась перед собеседованием, то даже оторопела.
– Ты? Ты чего тут делаешь?
– А ты?
– Я уже на собеседование. А ты?
– И я, как видишь!
– А как же…
– Медкомиссия? Прошла! А ты что же думала, что в семнадцать лет все такие же, как ты дурочки не…. – я, видимо, на нее посмотрела такими глазами, что она смягчилась в ответе, – …. как не целованные девочки?
– Может, познакомимся уже? Я Зойка!
– Маринка, – говорю и руку свою первой протянула.
А она оттолкнула, перехватила под локоть и к себе притянула. А потом внезапно поцеловала в щеку. Дура!
И вот надо же, судьба какая? Нас с ней вместе зачисляют и в один учебный взвод. К слову сказать, из всех десятков, а может быть сотен, нас только пятнадцать осталось. Вот ведь какой был конкурс! Это, пожалуй, мой самый важный в жизни.
Ну что скажете? Не так, что ли? Разве же не победительница стала? Неужто не мисс красоты? Ну, относительно красоты можно спорить, конечно же, а вот, относительно моей победы?
Так что домой шла, нет, летела, просто, словно победительница конкурса мисс-красоты. А что? Не красота, разве же?! Я ведь поступила! Ура! Так, кажется, надо кричать по-военному? И с радостью как заорала во все горло:
– Ура! Я поступила! Ура, ура, ура!
Коровки на плацу
– Так! Кругом, правую ногу на носок ставь! – командует нами мичман.
– Богданова! Опять каблук стесан. Это не лодочки модельные, поняла? Дал бы наряд вне очереди, так ведь не оценят, не поймут, – говорит с видимым сожалением.
– Кругом! Ну, что молчишь? Что мне с тобой делать?
А потом в сердцах, и так уже видим, что не раз он рукой махнул и отвернулся недовольный.
– Ну, что это за строй? Что это, я спрашиваю? А ну? Подравнять строй, носочки, носочки и грудь пятого человека… командует нам по привычке, и тут же… – Ну, матерь вашу! Все! Уйду к чертовой матери! Разве же это строй? Это… Бардак какой-то! Одни вулканы торчат. Вы хоть понимаете, какой красивый строй военный? Ну? Что молчите? – спрашивает, но не желает услышать ответа и тут же.
– А ну? Разговорчики в строю! На… а… пра..а… во! Ша… а… гом марш!
И пока мы гуськом шагаем, но стараемся, слышу, как он рядом, наш мичман, идет и цедит сквозь зубы.
– Все! Не могу больше. Это же надругательство какое-то, разве же так можно?
А что за издевательство? Почему это? Ведь мы же так стараемся! К тому же все время вижу, как пялятся и усмехаются мальчишки, курсанты, кто из окон решили повылазить, глядя на маневры и эволюции наши на плацу перед казармой. Простите, перед кубриком… Да еще кричат, подзуживают нас. А, может, и не нас вовсе, а нашего мичмана? Но мы делаем вид, хотя все прекрасно слышим…
– Ой, не могу, пацаны! Сейчас уписаюсь! Вы посмотрите на этих лошадок? Как скачут на плацу?
Один изливается в дурацких сравнениях. А его тут же кто-то еще, невидимый нами перебивает.
– Да,