её ребёнка, калека запрыгивает на высокую стену, спасаясь от злобного зверя. Вот и Энгус, не отдавая отчёта своим действиям, взлетел, как дикая кошка, на ствол яблони, и перерубил кинжалом верёвку. Мигел всё это видел, и восхитился своим товарищем. Но выражать восторги было некогда. Кевин сорвал петлю с шеи старика, однако тот вёл себя, как безумный. Дико закричав, он вскочил, и оттолкнул иберийца. Кевин дёрнул Лоскенна за ноги и повалил на землю.
– Держи его, он убьёт себя! – крикнул он другу.
Мигел тоже навалился на несчастного, и вместе они прижали его к земле. Он дергал ногами, пытался вырваться, и встревоженные его воплями соседские псы зашлись бешенным лаем. Потом старик вдруг затих.
Энгус, держащийся за ветку и наблюдающий за тем, как друзья пытались усмирить старика, вдруг услышал глубокий вздох. Он поднял глаза, и невольно обомлел. На пороге дома стояла Олвен, и смотрела на него. Тут бы продолжать быть героем, и достойно завершить свой подвиг, но не вышло. Тело мальчика обмякло, нежданная и неслыханная ловкость сменилась полной потерей сил, и Энгус грохнулся с ветки на землю, едва не придавив Кевина. Пережитый случай был страшным, мальчики ещё не пришли в себя, но всё же принц остался верен себе. Посмотрев на стонущего Энгуса, он прищёлкнул языком и обратился к Мигелу:
– Точно сказать не могу, но, по-моему, в этот раз попытка освоить навыки полёта была гораздо успешней. Чувствуется несгибаемая уверенность, плавность движений, да и приземлился мягче… Ты как считаешь?
Сказал он это шёпотом, и сразу замолк, смущённый и удивлённый. Затихший в их объятиях Лоскенн горько плакал.
– Если Ты есть, говорил я Ему, – судорожно всхлипывал старик, – И если мои мальчики у Тебя, то пошли Своих ангелов, пусть они меня остановят. И тут… И вот…
Старик сел и закрыл лицо руками. Рыдания душили его, и он больше не мог говорить. Олвен помогала Энгусу подняться. Мигел держал Лоскенна за руку, смотрел на звёзды, и лицо у него было неописуемо светлым. На улице слышались крики, блестели факелы. Принц увидел, как во двор вбежали Гаурдид, Карина и Ирголл.
«Паршивый из меня ангел», – думал Кевин. – «Пришёл понаблюдать за безумцем, и вдруг такое вышло. Ну, точно, недостойное орудие в руках Господних. И что я скажу Родерику, Корнелии, друзьям и отцу? И этим добрым людям?»
Всё было как во сне. Олвен что-то объясняла родителям. Кевин не очень вслушивался, но одну фразу различил. Олвен показала на Энгуса, и сказала: «А пока они держали дедушку, он взлетел на дерево, и перерезал верёвку!»
Карина всплеснула руками, и сказала что-то про настоящих героев. Кевин себя героем не чувствовал. Чувствовал он себя дурак-дураком. Поэтому поток его мрачных размышлений не прекращался.
«Ангелы! – думал он. – Чертёнок я, а не ангел. И Энгус тоже – ангелочек. Сидит весь красный, и смотрит на свою Олвен, а уж она на него! С ними, конечно, всё ясно. Как говаривал в подобных случаях Мерл Лионелю, полагая, что я его не слышу «Будут дети!». Был друг, нет друга. Поживёт ещё три года нормальной жизнью, а потом