то-то! – и Валя пошла к себе вниз. – Так, значит, к семи. И про торт не забудь.
Девочки лежали на ковре, уставившись в телевизор. Уроки они не сделали, кружевные воротнички и манжеты не выстирали. Они оттопырили локти, подобно тому, как птенцы, не умея летать, боясь высоты, широко раздвигают костлявые крылья, поросшие пухом, и шеи их были такими же хрупкими, как шеи птенцов.
На Валиной вечеринке было шумно, бестолково и накурено, хотя везде открыли форточки, и снежной, ночной синевой неслось в этих форточках небо, принявшее облик чего-то подобного людскому житью и людскому характеру.
– Соседка пришла! – закричала вишневая, потная Валя. – Знакомьтесь, знакомьтесь! Сейчас я гуся принесу!
Упала, в ажурных чулках, на колени, открыла духовку. Марина увидела черную спину зажаренного гуся.
– Ах ты, негодяй! – и Валя всплеснула руками. – Сгорел негодяй!
– Да что там: сгорел! – зашумели вокруг. – Его поскрести, будет даже вкуснее!
Гуся поскребли. Он стал темно-коричневым. И тут в коридоре Марина увидела лыжника. Лицо его было такого же цвета, как кожа гуся. Улыбка сверкала на этом лице. Он был мускулист, разговорчив и весел. Жены рядом не было.
– Марина! – сказал он растерянным басом. – Какими судьбами?
– Такими же, как остальные. Как ты, например.
– Мы разве на «ты»? – просиял он, смеясь. – Ну, так даже лучше!
– Ой, Юра, простите! – сказала она. – Да нет, мы на «вы»!
– А зачем нам на «вы»? Давайте-ка на брудершафт. А, Марина?
Они выпили, и она совсем близко увидела его глаза. Они были мокрыми и беспокойными.
Гуся съели быстро. На блюде осталась кашица из яблок, коричневая с черно-красным, и кости. Мужчины – без галстуков, без пиджаков – темнели подмышками. Марина заметила несколько взглядов в разрезе своей белой кофточки с люрексом.
– Ты торт принесла? – прокричала ей Валя сквозь дым и качнулась. – Где торт-то, Марина?
– Я дома забыла, – сказала Марина. – Сейчас принесу.
– Валентина, постой! – сказал громкий бас за спиной у Марины. – Его ставить некуда, торт. Ставить некуда.
– Нет, я принесу, – повторила Марина. – Ведь я же купила.
– Да мы вам все верим, Мариночка, верим! Такой милой девушке – и не поверить?
Он взял ее под руку. Крепкий, широкий, с бульдожьим лицом и большими зубами.
– Пойдем потанцуем, – шепнул он Марине. – Забудь ты про торт. Все и так нажрались.
Во второй, маленькой, комнате потушили свет. При тусклых вспышках уличных фонарей топталось несколько пар.
– Я— Глеб, – сказал он, обхватив ее талию.
Притиснул к себе и вдавил все лицо ее в короткую и волосатую шею, которая сильно вспотела под галстуком и стала лосниться. Марина отпрянула, но он ее не отпустил. Они и не двигались, просто стояли, и он стал губами искать ее губы.
– Поедем ко мне, а, Марина?
– Отстаньте! Вы что, ненормальный? Отстаньте!
– Поедем!