чудной, каким зачем-то хочет казаться. В глазах всё это время – в смеющихся! – была какая-то грусть. Как это может быть? Не знаю. Жизнь парадоксальна, а человек многогранен. Где-то глубоко-глубоко за смешинкой пряталась грусть. Разглядела я ее или просто придумала?
– Напомните, если мы встречались, то где? – вновь повернувшись к нему, скучно и настойчиво сказала я, хотя хотелось мне сказать что-то другое.
– Во сне.
– Так, всё, ладно! – засмеялась и отмахнулась я от него. – Я сплю без снов.
– Да что ты! – удивился он. – Так поэтому ты и не помнишь меня!.. Прихожу я как-то к тебе во сне, а ты сидишь у окна, красивая, грустная… Нет, не помнишь? Ты еще так улыбнулась мне…
Вовремя началось второе отделение. Вышел Алёша, у меня забилось сердце, не очень сильно, правда, возможно, этому помешал неожиданный сосед сзади. После номера я тихонько пересела через два кресла. Краем глаза я увидела, что сосед проследил мой маневр и за мной не последовал.
Второе отделение было еще волшебнее и прекраснее первого. Через какое-то время музыка снова захватила меня, полностью и без остатка. Я очнулась только пару раз, чтобы подумать – ну как же так, как же живу без такой музыки – билет фактически ничего не стоит, места есть, можно ходить хоть каждую неделю и попадать на полтора-два часа в мир невидимый, но совершенно реальный. Его творят тоже люди, но они ведь не совсем обычные, они знают другой язык… Да и, если вдуматься, мир этот существует сам по себе. А музыканты лишь нам его открывают…
То грустная, щемящая, бесконечная, то страстная и бурная, то нежная и тоненькая, как струйка прохладного родника, то мощная и безграничная, как огромная волна, музыка полностью поглотила меня. Я не знала, когда конец. В наступившей паузе после очередных аплодисментов я вдруг услышала: «Концерт окончен». Лёша только что играл на «бис», да понятно, это был «бис» – самый яркий, довольно известный, сложнейший номер. Хотя я не знаю – как это играть на органе – очень сложно или невероятно сложно. Я немного играю на пианино, точнее, не играю, а знаю ноты и клавиши.
Когда-то давно, в раннем еще детстве, я ходила в музыкальную школу. После второго или третьего класса (я не помню, и теперь уже ни у кого не спросишь) мама летом, приехав с Севера повидаться со мной и с бабушкой, неожиданно спросила меня: «Ты хочешь ходить в музыкальную школу? Или, может быть, хватит? Надоело тебе?» Я подумала и кивнула: «Хватит, надоело».
Я так хорошо помню этот момент. Что-то важное, большое, наполненное словами, событиями, именами, стирается, а запоминаются, казалось бы, незначительные вещи. Ну, подумаешь – кивнула. Ведь сто раз потом могла снова начать заниматься музыкой… Я и начала, лет в шестнадцать, в десятом классе. Бабушка нашла учительницу, и я к ней ходила. А оно куда-то ушло – то удивительное, что у меня было в детстве. Когда разберешь лишь ноты, а руки их уже знают. И учить ничего не нужно. Садишься и играешь – как по волшебству.
Я пыталась учить Маришу музыке, она занималась в музыкальной школе полтора года и сама сказала мне: «Хватит!» Зная, что