А Давид зачем-то закрыл глаза и прочёл мадам Инессе как-то уж совсем некстати несколько строк:
Второе Рождество на берегу незамерзающего Понта.
Звезда Царей над изгородью порта.
И не могу сказать, что не могу жить без тебя – поскольку я живу.
Как видно из бумаги. Существую; глотаю пиво, пачкаю листву и топчу траву.
Эти строчки Давид выучил в том же путешествии на верхней полке, между чтением лекций «Учпедгиза» и пьянством тёплой поездной водки. Они были нацарапаны его несчастным предшественником, отлежавшим, видимо, бока на жёстком диване, прямо на стене под самым потолком. Давид читал строки и перед сном, и днём, и утром. Не мог не читать, так как они были нахально нацелены на его глаза. Странноватые строки прочно врезались в молодую память и теперь позволяли искрить при необходимости своим утончённым вкусом пред провинциальными простушками.
– Это ваши… стихи? – продолжая смущаться, промурлыкала жена мэра.
– Моего друга. Он уехал и пишет оттуда… письма. В стихах. Кстати, модный поэт. Был запрещён. Советую.
– А как его фамилия? – неловко улыбнулась мадам.
Давид тут же вспомнил нацарапанные каракули и подпись под ними – «ибродский». Все буквы одного размера. Без заглавной. А первая «и» предательски срослась с фамилией. Ром улыбнулся восставшей в памяти истории. Перед ним всплыл образ соседа по плацкарту, с которым они иногда для разнообразия менялись полками. Тот тоже читал надпись и, желая блеснуть эрудицией, шпарил наизусть зазубренные строфы проводнице, ходившей всегда с веником в руке и папиросой во рту. Долгая дорога, выпитое спиртное и тоска вынуждали соседа Давида очаровывать беззубую хозяйку вагона. В том числе и стихами, въевшимися в память. Он их читал, добавляя в конце: «Это стихи Ибродского». Проводница не обращала внимания на странные ухаживания, продолжала бурчать и подметать грязные полы вагона… Длинное путешествие иногда скрашивали часы, когда в купе оставались только два пассажира. Он и его сосед по плацкарту. Тогда товарищи ложились на нижние более широкие диваны и подолгу болтали. И это уже было повышение в статусе пассажиров. Помнится, тогда Давид вывел для себя одну формулу. Она была навеяна дорогой. «Вот так и в жизни, – размышлял он. – Кто-то едет с удобствами, кто-то ждёт, когда освободится более комфортное место, а кто-то подметает пол. Но все всё равно в одном вагоне. И едут с одинаковой скоростью. Вот только станции назначения у кого раньше, у кого позже… И покидают вагон жизни пассажиры поезда под названием «земной путь» не с чемоданами, а под прощальные речи подвыпивших на поминках сослуживцев и плач безутешных вдов, которые в уме прикидывают, как распорядиться свалившимся на голову наследством. И место ушедших навсегда займёт новый пассажир, устраиваясь поудобнее и намечая грандиозные планы на предстоящее путешествие. Поначалу он с удовольствием смотрит на прыгающие вверх-вниз росчерки проводов за окном, на мелькающие столбы, на пролетающие мимо леса, поля, города, полустанки. Восхищение от дороги проходит довольно быстро, и вскоре путь становится