оттого, что зрение мое обладало еще одной особенностью – это было похоже на взгляд через бинокль, либо отдалявший от меня предметы, либо приближавший их. Я никак не могла воспринимать окружающий мир в реальном размере. Вот так и с садом: я помню, каким огромным он казался мне, но в этом огромном саду я вспоминаю отчетливо только капли смолы, самоцветные ягоды и неповторимые глубины цветочных бутонов. И если бы сейчас я могла вернуться туда, как бы удивилась я, насколько не совпадает моя память о саде с тем, что было на самом деле. Впрочем, попробую быть хотя бы отчасти объективной.
Это был обычный дачный участок, купленный моими родителями как раз в связи с моим появлением на свет. Отец сам построил маленький домик с застекленной верандой, куда мои родные с облегчением немедленно свезли скопившиеся в квартире кипы старых журналов, а также прочее ненужное в городской жизни старье: патефон и патефонные пластинки, раскладушку, отслуживший свой век диванчик, сияющий пузатый самовар с какими-то медалями, выгравированными над его носиком. На дверь, ведущую с веранды в комнату, кто-то наклеил старые, дореволюционные еще, открытки. Как-то, в порыве антикварного азарта, я попыталась сковырнуть их с двери, но только испортила, – впрочем, это случилось намного позднее, а в самом начале все эти маленькие подробности придавали дачной атмосфере особую прелесть, уводили куда-то из настоящего мира – в уже несуществующее прошлое, в еще несуществующее будущее.
О будущем рассказывали картинки в научно-популярных журналах, которые мы тогда выписывали во множестве, просмотр их являлся непременным ритуалом каждого моего приезда на дачу. Я садилась на ступеньках крыльца и изучала то поверхности далеких планет, то висящие в небе прозрачные города, то подводные станции, то космические базы. Мир этот казался мне интересным, но каким-то неуютным в своей недостижимости. И таким же недостижимым, и оттого неизмеримо печальным казался мне мир погибших цивилизаций и затонувших городов. Между этими двумя огромными и недоступными мирами болталась на тонкой ниточке моя маленькая жизнь, а вместе с ней качался на вселенских качелях и этот сад, где течение времени было так очевидно: цветы раскрывались и увядали, созревали плоды, опадали листья… Это было не просто сменой времен года, это было реальными рождением и смертью, это заставляло меня радоваться и горевать, знакомиться и прощаться…
В силу особенностей моих близких, сад не был дисциплинированным, расчерченным на грядки участком. Растения в нем размещались как попало, и даже две основные тропинки, проложенные вдоль водогона, изящно извивались, временами совершенно теряясь под разросшимися стеблями или ветвями. За садом, у дальней ограды размещался огород, где на солнцепеке зрели помидоры и тыквы. Пограничную линию составляли вишни и разросшиеся смородиновые кусты, так что ни дома, ни дворика не было видно с задворок, и, наверное, именно это придавало небольшому, в сущности, участку, дополнительный объем в моих глазах. А поскольку