такого согласования воли и веры от обычной морально-этической регуляции: здесь не деятельность приводится в соответствие с определенными смыслами, а напротив, сами смыслы «уравновешиваются» (дополняются, «гармонизируются» и т.д.) отличными от них ценностями. В итоге, человек согласуется с самим собой не вопреки миру, а как раз наоборот – через согласование с миром: миф синхронизирует между собой не отдельные смыслы (как это делает, к примеру, философия), выстраивая их в ту или иную иерархию – он синхронизирует смыслы и предметно отличные от них ценности, т.е. составляет, «показывает», делает явными вещи как таковые! [В этом же отличие мифа от искусства – последнее не согласовывает, а смешивает мышление и переживание, подменяет их друг другом и, собственно, строит себя на этой подмене, создавая многомерное многомыслие, наделяя отдельные чувственно воспринимаемые образы бесконечно разнообразными смыслами].
Аналогичную мифу функцию синхронизации мышления и переживания могут исполнять и «магические» формулы, заклинания, девизы – по сути, краткие формы того же самого мифа, только пребывающего как бы в «свернутом» (оконеченном, не повествовательном) состоянии. К примеру, в знаменитом девизе римских легионеров «Сила (отвага) и честь (доблесть)» (в разных вариантах) целенаправленно акцентировались те именно качества, которые позволяли им «внутренне» согласовывать волю (переживание) и веру (мышление), чтобы в конечном итоге выжить в бою и вернуться с победой. То же самое можно сказать и о несколько христианизированной («у-одномеренной») – рыцарски-аристократической – форме схожего девиза светлейших князей Варшавских и французского иностранного легиона – «Честь и верность». И т. д. Как и в исходной форме мифа, в кратких девизах (в некоторых пословицах и т.п.), как правило, выражается самая суть язычества, его «двойственная» вещно-предметная природа и собственно то, во что «верит» язычество. Проникнуть же в эту суть умом нельзя иначе, как только обладая природно-невинным, языческим сердцем.
От «принципа веревки» к «принципу равновесия (или судьбы)»
Одномерная редукция человеческого существа к интеллектуальной функции познания мира – как если бы все в нем определялось одной способностью к мышлению (сложению, вычитанию, анализу, синтезу и т.д.), неизбежно оборачивается «шизофреническим» раздвоением разума, вынужденного вступать в бесконечный «диалог» с самим собой, таким образом компенсируя отсутствие действительного проживания мира в конкретных чувственных восприятиях последнего, сходящихся в самой способности к переживанию (нашем сердце) словно в фокусе. В таких обстоятельствах неизбежно распадение единого, органичного процесса мышления на статически фиксированные составляющие, каковыми становятся «вера» и «знание», с превращением веры из одной из естественных функций интеллекта в нечто, совершенно независимое