руки, палач,
не нужен порох на шею.
Улечу медленно, словно закурю
– Гори, ведьма!
Ты видишь, как мальчик смотрит?
* * *
Клеопатра
Нездравый недруг, легкий яд,
змеиный след венки хранят,
и жало мускульной тоски
в разломе гробовой доски.
Из саркофага, где она
лицом по прежнему нежна,
был возрожден и змей, и тлен —
коснуться бедер и колен.
О, нежная супруга, пей,
страсть Клеопатры в вены влей,
вонзи в горячку нежных губ,
порочный ядовитый зуб.
На острие сверкает яд,
предсмертный дорог сей обряд.
У бездны смертной, на краю
бокал тщеславия налью.
«Гоэция- тризна тоски…»
Гоэция- тризна тоски,
черное зеркало
вспучено трещинами,
купол сфероида Пьеты —
перстня кристалл.
Боль столетий,
шелк грандиозных шествий,
триумф одиозных трибун —
перечеркни – навсегда,
верь в лязг металла,
в фонтаны артерий взорванных.
Голову на футбольном поле
забей в ворота врага.
«– Аве, Мария, плач над землей…»
– Аве, Мария, плач над землей:
грешную девку – в ноги – и вой.
– Чем виновата, дитя сия?
– Босая плясала, законы хуля.
Так голосила – мерзко душе,
купол церковный дрожал, как в тушЕ.
– Аве, Мария, дозволь наказать
так, чтобы плетка умаслила стать,
так, чтобы плоти лишился скелет —
в мире преступнее женщины нет:
против законов семьи, бытия…
Но улыбнулась Мария: " Как я…»
«Хочется выть…»
Хочется выть,
но слезы – падение звезд.
Их кто-то участливо,
каждую,
впишет в катАлог —
А жизнь продолжается.
Слезы – таинственный гость
и признак здоровья,
как взлет омерзительных галок.
Их ставит судья —
мимо асбеста черной тоски,
напротив статей
коммунального пошлого быта.
Та женщина – не умерла,
просто в легкие шрамы забита,
Той дамочке ни для чего
миллионы легчайшей лузги.
Она вне высоких затей,
она вне астральных преамбул,
ты просто войди и забей —
в ладони ее пару ампул.
Когда истечет кровь,
не собирай, не злорадствуй.
Женская кровь – морковь.
Но лучше не попаданствуй.
Багровая дорожка
« О как длинна багровая дорожка…»
О как длинна багровая дорожка,
как скоротечна и бездумна речь!
Чуток о долге,