собственных институтов, процедур и обычаев у общинников. Изредка вторгаясь в дела общины, власть помогала правильному оформлению того, что уже возникало. Скажем, киселевские реформы. Когда же власть и помещики отпустили общину (отпустили не крестьян, а общину), она уже сама по себе, адаптируясь к новым условиям, устремилась к собственной модернизации, совершив переход от полубиологической общности (К. Поппер)52 к кооперации. «Второе крепостное право большевиков» вмешалось во внутреннюю жизнь общины, тем самым погубив ее.
Самое большое преступление большевиков против общины – уничтожение социального плюрализма, социальной дифференциации, институтов и процедур самоорганизации, формирование человека вне социальных рамок той или иной группы, безразличного к тому, что происходит с другими. Людей объединяли страх, ненависть, гордость (иногда фальшивая, а иногда обоснованная), но они в принципе не знали, что их собственная безопасность может быть обеспечена лишь соучастием и солидарностью в отстаивании интересов других. Это и понятно. Социально других групп не было. И никто не принадлежал ни к какой социальной группе.
Могут возразить: колхозники находились в одном состоянии, рабочие – в другом, интеллигенция и бюрократия – в третьем. Или в четвертом. И власть расправлялась с ними или же их благодетельствовала, казалось бы, во многом в соответствии с этим делением. Но конечная их судьба зависела не от принадлежности к новым советским стратам, а от воли власти.
Поэтому и перестройка стала революцией массовизированных индивидов против тотального помещика – власти. Она не была, как это видно теперь, временем кристаллизации отдельных социальных групп или отдельных социальных интересов, наличие которых дает хоть какую-то основу для противостояния власти. Более того, только существование таких групп и их четко артикулированных интересов превращает негативное противостояние в позитивный диалог. Иначе власть скажет (и говорит): а с кем диалог-то вести? С болотной толпой национал-предателей?
Так я вижу причину, по которой отсутствуют социальные протесты в моей стране. Мы – вышедшее из советского постсоветское общество массовизированных индивидов. При этом произошли громадные изменения. Власть отказалась от идеи и практики тотального контроля и тотальной эксплуатации всего общества и всех сфер деятельности человека, что не менее важно. Об этом уже много написано. И мы говорим об этом лишь для того, чтобы показать, к каким последствиям это привело в нашем контексте.
Итак, власть отпустила на волю некоторые виды деятельности и, соответственно, людей, занимающихся ими. При всех «но» и ограничениях такие виды и такие люди существуют. И, соответственно, их социальный кругозор, так сказать, ограничен собственными возможностями. Создалась удивительная ситуация. Когда, по сути дела, начался разгром системы здравоохранения, это вызвало слабые, беспомощные протесты самих медиков. А ведь на демонстрацию