еще мотив женской ревности в Комедии ошибок и в Двух веронцах. В последнем случае это частично сюжетообразующий мотив, т.е. он формирует не всю линию сюжета.
Перейдем к разделу трагедий. Тут пропорция еще более впечатляющая: на ключевой фабульной схеме мужской ревности держатся пять из двенадцати пьес, а есть еще мотивы ревности в Антонии и Клеопатре и Короле Лире, хотя эта ревность – женская и строит лишь частные сюжетные линии.
В трагедиях ключевая фабульная структура несколько варьируется, но не теряет своей четкости: мужчина ревнует женщину – и зря. Лишь в двух случаях женщина предстает не совсем невинной жертвой120, менее определенно в Гамлете и более определенно в Троиле и Крессиде. Последняя и открывает в большей части тиража раздел трагедий (хотя в оглавлении она отсутствует, а по верстке примыкает к Ромео и Джульетте). Конечно, Крессида в конце трагедии изменяет Троилу, но, во-первых, формально она ему не жена, а во-вторых, Троил не Ромео и отдавать жизнь за Крессиду он поначалу не собирается, а подчинившись законам военного времени (в пьесе действуют герои Илиады Гомера и идет троянская война), смиряется с ее передачей грекам, где не изменить ему Крессида могла, только расставшись с жизнью. Другое дело, что она, при определенной трактовке текста, входит во вкус, но это уже тонкости. По крайней мере, ситуация неоднозначна, нельзя сказать, что она в одностороннем порядке предала его любовь, а он совершенно безвинно страдает.
Рискнем включить в данный сюжетостроительный ряд трагедию Ромео и Джульетта, хотя она заведомо может выглядеть слабым звеном в этом ряду. Какая, казалось бы, ревность в поэме о любви! Но поэмой о трагической любви эту пьесу можно назвать только в переносном смысле. Это трагедия о гибели любви. А гибнет любовь героев по той же фабульной схеме ревности, лишь несколько трансформированной. Ромео не ревнует только потому, что не успевает понять, к кому можно ревновать Джульетту, а ведь он завидует даже котам, мышам и мухам, которые могут видеть и осязать его жену, можно сказать, почти ревнует к ним (3.3).
«Tis torture, and not mercy: heaven is here,
Where Juliet lives; and every cat and dog
And little mouse, every unworthy thing,
Live here in heaven and may look on her;
But Romeo may not: more validity,
More honourable state, more courtship lives
In carrion-flies than Romeo: they my seize
On the white wonder of dear Juliet's hand
And steal immortal blessing from her lips,
Who even in pure and vestal modesty,
Still blush, as thinking their own kisses sin;
But Romeo may not; he is banished:
Flies may do this, but I from this must fly:
They are free men, but I am banished».
В переводах ревность Ромео к различным мелким домашним животным и насекомым менее очевидна, чем в оригинале, но она чувствуется.
И каждый пес и кошка, и мышонок
Здесь на Джульетту могут любоваться, –
А я бесправнее ничтожных мух.
Они вольны коснуться дивной белой
Руки, бессмертное благословенье
Похитить с девственно-стыдливых губ.
А я, Ромео, не могу. Я изгнан.
Что можно мухам, то нельзя Ромео.
Кошка,
Собака,