выходить из этого положения собственными силами, нужно немедленно принять лекарство. Спасительные таблетки лежали в сумке. Я нерешительно стала на ощупь передвигаться по комнате, чьи очертания были искажены гротескными тенями. На туалетном столике сумки не оказалось. Не было ее ни на камине, ни на полу около раковины, ни возле кровати, ни под кроватью, куда я полезла от отчаяния. Сумки вообще не было в комнате.
Я снова села на кровать, пытаясь вспомнить, где я ее оставила. На прогулку с Родериком Грантом я ее не брала. Значит, бросила ее в гостиной. Я вспомнила, что сумка лежала на полу рядом со стулом, а в ней драгоценные таблетки, столь далекие от меня, как если бы я оказалась на плоту посреди Красного моря. Потому что ничто, твердо сказала я себе, морщась от нового приступа боли, ничто не заставит меня выйти из комнаты в эту ночь. Если кто-то и готов совершить классическую глупость и отправиться на ночную прогулку по набитой кровожадными джентльменами гостинице, то это не я.
На этой в высшей степени здравой мысли я залезла в кровать, задула свечу и устроилась поудобнее, приготовившись заснуть.
Через семнадцать минут я села, снова зажгла свечу, вылезла из кровати и схватила халат. За семнадцать минут боли я пришла к еще более здравому решению. Насколько оно было результатом размышления и насколько – отчаяния, теперь можно судить гораздо определеннее, чем тогда. Решение было простым и крайне убедительным. Я пришла к выводу, что Хизер Макри убил Джеймси Фарлейн. А так как Джеймси Фарлейн в гостинице не живет, я могу идти за таблетками в полной безопасности.
В полной безопасности, уверяла я себя, засовывая ноги в шлепанцы и завязывая пояс халата, если только я буду идти очень быстро и очень тихо и начну неистово вопить, как только что-нибудь увижу или услышу.
Даже не задумываясь над тем, сколь логичен мой вывод, я взяла свечу, открыла дверь и двинулась в путь.
В ту же минуту стало ясно, что классическая прогулка по дому, населенному убийцами, мне не грозит: хотя свет в коридоре, разумеется, не горел, слабого света из восточных окон было вполне достаточно, чтобы осветить дорогу и подчеркнуть спокойную и ободряющую пустоту коридоров, по стенам которых располагались закрытые двери. Я тихо ступала по главному коридору, прикрывая рукой свечу, пока не дошла до лестничной площадки.
Площадка была погружена во тьму, и я на секунду остановилась, невольно бросив взгляд на окно, возле которого я видела Маршу с Николасом. На этот раз там никого не было; продолговатое окно обрамляло бледную ночь. На фоне туманного, почти светлого неба отчетливо вырисовывались очертания отрога Блейвена. Луна скрылась.
И тут я услышала шепот. Должно быть, я неосознанно слышала его все те несколько секунд, которые провела здесь, так как, когда мое сознание внезапно восприняло тот факт, что за дверью справа шепчутся двое, я тут же поняла, что шепот продолжается давно.
Я должна была обрадоваться тому, что кто-то не спит, и, конечно, не должна была волноваться или пугаться, но со мной произошло именно это. Действительно, не было ничего