множество неведомых дотоле острых углов, распахнул чёрные пасти опасных закоулков. И это не доставляло Юрию радости. К своему ужасу он понял внезапно, что означали слова «домашний ребёнок», звучавшие раньше абстрактно. Теперь эти слова указательным перстом упирались прямо ему в лицо.
– Эх, папа, папа, – повторял Юра каждый вечер, сидя за столом и тупо глядя в стену перед собой.
***
Новогодний праздник на работе не развеял растерянности, опутавшей Юрия. Сослуживцы смеялись и пили шампанское, но Полётову было грустно. Грусть затопила всё вокруг, все углы, все шкафы, все выдвижные ящики. Грусть переливалась через подоконники наружу и заполняла даже улицы.
– Старик, встряхнись, – дружески подтолкнул Виталий его в спину, – жизнь продолжается. Ты должен взять себя в руки.
– У меня маленькие руки, я не умещаюсь в них, – усмехнулся Юра.
– Ты уже шутишь? Вот и здорово! Давай выпьем! С наступающим тебя!
Из шумной толпы появилась молодая женщина, чем-то напоминавшая мартышку.
– Полётов, давай станцуем?
– Давай.
Он держал её за кисти рук, а она норовила прижаться к нему животом.
– Слушай, Полётов, кончай киснуть. Мужик ты или не мужик? – проговорила она, улыбаясь огромным ртом.
– Я не кисну, Люсь, я уже давно раскис.
– Вот и зря. Отца ты не вернёшь. Зато настроение твоё делает ему хуже, – сказала Люся.
– Хуже? Кому? – не понял Юра.
– Твоему отцу. Умершие не любят, чтобы по ним лили слёзы. Наши слёзы не позволяют им уйти в лучший мир, – она громко чмокнул Юрия в губы.
– Откуда ты знаешь?
– Я эзотерик, – голосом заговорщика ответила Люся.
– О, – он понимающе закивал и снова погрустнел.
– Прекрати вянуть, Полётов! – Люся потрепала его за подбородок. – Ещё раз спрашиваю тебя, мужик ты или нет?
– Допустим, мужик.
– Тогда пошли.
– Куда?
– В мой кабинет, – она имела в виду кабинет секретаря, где находилось её рабочее место.
Она быстрым шагом провела Юру по коридору и спустилась по лестнице. Внизу тоже гуляли, но чуть тише, чем на втором этаже. Юра послушно прошёл за женщиной в комнату, тупо глядя ей в затылок.
– Ну вот, – она повернулась.
Запах вина и накрашенных губ проник Юрию в ноздри. Дымчатые глаза влажно всматривались в его лицо, молча призывая к действию.
– Милая обезьянка, – проговорил он одними губами.
Она не поняла, но в ответ приподнялась лёгким толчком стройных ног и уселась на краешек канцелярского стола, сдвинув ягодицами стопку бумаг. Над головой рассыпались пляшущие перестуки множества каблуков – народ веселился этажом выше.
Люся потянула Юрия на себя, высвободив руки и мокро припала к его рту, что-то мыча. Пьяное женское дыхание ударило Юрия, затопило его. Её лицо заслонило пятна вечерних фонарей на стене, качнулось