я понимаю, – улыбнулся Стрелин. – Спонтанное решение. Блажь. Да и пусть его. Лето кончается. Дачи у нас нет, а в городе безвылазно сидеть… Ух, ты! Зря я грешил. Смотри!
Шура перевернул записку. Листок, на котором она была оставлена, оказался из отрывного календаря. Хорошо придумано.
– Получается, только сегодня уехал? – спросил Мужик.
– Точно так и получается, – кивнул Стрелин. – Ну, а мы чем займемся? Есть специальные пожелания?
– Я б сначала душ принял, – ответил Петер. – Думать – потом. Кофе пока сваришь?
– Нет проблем. Полотенце в ванной в шкафчике возьми.
Пока Мужик был в душе, Стрелин настрогал горку бутербродов, сварил в турке кофе и, открыв пенал, в сомненьях уставился на бутылку коньяка. Доставать или нет?
– Да, по капельке можно, – услышал он из-за спины. – С дороги самое то.
– Думаешь? – обернулся он к Петеру.
– Я вообще кофе с коньяком люблю, – кивнул тот. – Главное, не переборщить. А то вкус испортишь.
Шура с какой-то сумасшедшей скоростью заглотил пару бутербродов, выпил свой кофе и встал из-за стола.
– Ты, давай, не торопись, ешь нормально, а я тоже в душ, – сказал он. – Не могу уже, потный весь. Сейчас вымоюсь, освежусь, а там и решать будем, чем заняться. Нормально?
– Вполне.
Пока Стрелин был в ванной, Мужик доел все, что было выставлено на стол, достал из холодильника большое зеленое яблоко, и, сполоснув его под краном, отправился на осмотр жилища. За те годы, что здесь не бывал, практически ничего не поменялось. Единственное, как будто стало менее уютно. Без женской-то руки. Сашины родители – врачи – завербовались на работу в Африку, а с матерью из обитаемого пространства исчезли те милые мелочи, без которых уютная, в общем-то, квартира превратилась в «холостяцкую» хату. Ни рюшечек тебе на запылившихся шторах, ни фарфоровых статуэточек на старинном комоде, ни цветов в хрустальных вазах. Ладно, картины, как висели на стенах, так и висят. Только рамы безобразным «пушком» покрылись. Нда…
Картины… Пара знакомых пейзажей. Один – кисти стрелинской покойной бабки. Ничего особенного – «типовые» березки, кусты нестриженные, тропинка меж них вьется куда-то вглубь рощи. Второй – на удивление приличная копия с известной работы Левитана. Дедов друг рисовал, еще до войны. Третье ж полотно, точнее – доска, – вовсе не пейзаж. Портрет мужчины в средневековых одеждах. Лицо приятное и… как будто знакомое? Почивший стрелинский предок? Уж не зодчий ли Растрелли? Хотя, нет. В восемнадцатом веке такие шмотки уже не носили. Интересно, это подлинник или…
– Дед зимой на блошинке купил.
Петер вздрогнул. За созерцанием картины он и не услышал, как подошел Шура. Друг стоял рядом, тоже смотрел на портрет.
– Не помню почем, но за сущие копейки, – добавил Стрелин. – Я на экспертизу не поленился свозить. Так сказали, шестнадцатый век, Италия. Прикинь?
– Шестнадцатый век? На блошинке? – Мужик аж присвистнул. – Это ж целое состояние, Саша. Повезло вам, ничего не скажешь.
– Да какое там состояние? – отмахнулся Шура. – Мастер неизвестен. Нет, цена