существующих экспертных систем для предупреждения и борьбы с катастрофами всегда ограничены потому, что в ходе катастрофы могут возникать (и постоянно возникают) новые, непредвиденные проблемы. Столкновение исследователя катастроф с непознанным, неучтенным знанием порождает отрасль социологии, которую можно квалифицировать как изучение социального действия в условиях незнания, «to act in the face of ignorance» [Irwin, 2001]. Отсюда возникает эпистемологическая и одновременно практическая дилемма: на чем базировать теорию катастроф? На представлении о них как о предсказуемой цепи событий, для которой можно строить прогнозы и сценарии, или же на представлении о них как о случайной «сцепке» предсказуемого и неожиданного, непознанного? Что, естественно, потребует соединения сценарного подхода и «ручного управления». Во всяком случае, традиционные концепции менеджмента катастроф должны быть пересмотрены под этим углом зрения.
Катастрофа – всегда системное явление, требующее междисциплинарного подхода. Именно анализ катастроф позволяет выявлять лакуны в нашем представлении о катастрофах (interdisciplinary knowledge gaps), возникающие на стыке исследования разнородных процессов, и, соответственно, получать новое междисциплинарное знание, которое невозможно получить иным путем.
Знание о катастрофах должно одновременно получаться и стыковаться «сверху» и «снизу» потому, что всегда существует различие в их восприятии между учеными и экспертами, с одной стороны, и местным населением и его гражданскими экспертами – с другой. Причем это знание касается не только самого процесса катастрофы, но и некоторых базовых представлений, например того, что такое городское или местное сообщество. Хотя в общественном сознании эти понятия широко распространены, но их концептуализации «сверху», от экспертов, и «снизу», с точки зрения населения, существенно различаются. Отсюда тянется цепь практических проблем. Надо ли вовлекать население и волонтеров в восстановительные процессы и что они должны делать в первую очередь? Стремиться ли к восстановлению разрушенной среды обитания или же строить на новом месте и т.д.? И вообще: чей голос здесь решающий? Как подчеркивают западные исследователи, аналитик катастрофы должен помнить, что географические и ментальные карты зоны поражения (риска) практически никогда не совпадают.
В анализе процесса развития катастрофы и ликвидации ее последствий мы должны исходить не только из принципа «колеи» (path dependence), но и из принципа сохранения, наращивания и совершенствования прошлого (past development). Я имею в виду, в частности, реабилитационные практики, наработанные русской медициной начиная с середины XIX в., которые мы сегодня во многом снова утеряли. Из этого следует, что предупреждение катастроф и борьба с ними – не организационно-техническая, а социальная и этическая задача, заключающаяся в первую очередь в помощи пострадавшим, больным, слабым, обездоленным, а также тем, кто лишился своей привычной среды обитания и жизненных ориентиров.
Наконец, вопрос