из круговорота бессмысленного бытия. Анна себя никогда не убивала, ей просто катастрофически не везло. Интересно, как она борется с невыносимой легкостью бытия? Филипп никогда об этом не спрашивал.
Его способ, несомненно эффективный, был простым – спать в обнимку с кем-нибудь приятным на ощупь. Но по временам не вдохновляло даже это, и хотелось чертова стресса, адреналина, ощущения чего-то настоящего. Вот бы Анна отчитала его. Сейчас это пришлось бы очень кстати. По своему обыкновению она по нескольку раз возвращалась к эпизодам его безумств. Ожидание взбучки становилось для Филиппа все более тягостным, сроки и правила игры не соблюдались – ритуал оказался нарушен. Три-Ре-Анна ни словом не обмолвилась о том эпизоде в спальне, когда уличила его в незаконной реинкарнации. Она сделала вид, что не помнит – решила, должно быть, раз не работает старый способ, настало время для новой тактики. Или ей вообще наплевать на брата?!
Нужно было срочно что-то делать, чтобы не свихнуться. И Филипп сделал то же, что и всегда.
***
Анна очнулась, но глаза никак не хотели открываться, казалось, веки слиплись намертво. Она лежала и прислушивалась. Ей мерещилось, что где-то снаружи ветер играет бамбуковыми подвесками: тук-тук-тук в разной тональности пели они, тук-тук-тук – никакое зло не войдет в этот дом. «Как было бы чудесно, если бы звон колокольчика или постукивание палочек ограждали нас от опасностей», – подумала Анна.
Наконец удалось приоткрыть глаза. Взгляд уперся в архаичный потолок из деревянных реек, испещренных прожилками. Анна откинула одеяло, казавшееся каменной плитой, и с трудом села. Мягкий рассеянный свет лился сквозь бумажные окошки в решетчатых рамах. Было у них какое-то замысловатое название, но она никак не могла вспомнить. Анна оглядела маленькую комнату, все убранство которой состояло из матраца и шкафа у торцевой стены. За перегородкой, отделявшей спальню от другой комнаты, кто-то копошился.
По-прежнему вялая, точно в полусне, Анна заставила себя подняться на ноги. Мир виделся размытым и зыбким, рисунки на перегородке то обретали объем, то вновь становились плоскими.
– Эй! – произнесла она, остановившись и пытаясь сохранить равновесие.
Шум за перегородкой мгновенно стих. Анна протянула руку, чтобы раздвинуть узорчатые фусумы7, но те неожиданно раздвинулись сами, и перед ней возник санитар – неправдоподобно огромный.
Анна едва не вскрикнула, внезапно увидев картину из далекого прошлого. Много лет назад в доме Кидов служила рослая и полная повариха. Звали ее то ли Марта, то ли Берта, а может иначе: памяти было угодно исказить, стереть ее имя, но сохранить образ. В те давние годы, еще в первом детстве Анны, неожиданно пошла мода на тучных кухарок и домработниц, и это был настоящий ажиотаж. Самым шиком считалась толстенная, как уличный автомат для мусора, кухарка-негритянка. Но полнота в те времена уже являлась уделом личных предпочтений,