себя руками, словно пытаясь согреться.
– Мне жаль, что я ничего тебе не принес, – сказал я. – Знай я, то захватил бы еды и пару одеял.
– Вы очень добры, – сказала она. – А о еде не тревожьтесь: у университета есть деньги на благотворительность, и миссис Вуд, моя хозяйка, по доброте сердца обещала посылать мне еду каждый день. А вот от теплой одежды я бы не отказалась. Как моя матушка?
Я почесал в затылке.
– Вот главная причина, почему я пришел. Она попросила меня передать, что ты не должна тревожиться из-за нее. И могу лишь добавить к этому мои собственные настояния. Твоя тревога пользы ей не приносит и может причинить ей вред.
Она пристально посмотрела на меня, противопоставляя моим словам озабоченность на моем лице.
– Значит, ей худо, – сказала она резко. – Скажите мне правду, доктор.
– Да, – откровенно ответил я, – ей хуже, чем я ожидал. Я беспокоюсь за нее.
К моему ужасу, она снова спрятала лицо в ладонях, и я увидел, как содрогаются ее плечи, услышал ее горькие рыдания.
– Ну-ну, – сказал я, – все не так плохо. Небольшое ухудшение, и только. Она жива, и по-прежнему мы с Лоуэром, а теперь еще и доктор Локк прилагаем все усилия, чтобы ей полегчало. Ты не должна впадать в отчаяние. Это ведь упрек тем, кто так старается ради нее.
В конце концов она уступила таким моим уговорам, подняла на меня глаза, покрасневшие от слез, и утерла нос обратной стороной ладони.
– Я пришел тебя успокоить, – сказал я, – а не расстраивать еще больше. Ты должна думать о себе, о суде: этого вполне достаточно, чтобы занять твои мысли. Предоставь свою мать нам. И в нынешних обстоятельствах ты же все равно ничего для нее сделать не можешь.
– А после?
– После чего?
– После того, как меня повесят?
– Ну-ну, это называется забегать вперед! – вскричал я с беззаботностью, которой не чувствовал. – На шею тебе петлю еще не накинули!
Я не стал говорить ей, что виселица еще не самое страшное, чего ей следует бояться.
– Все уже решено, – сказала она тихо, – так мне сказал мировой судья, когда призвал меня покаяться. Присяжные не могут не признать меня виновной, а судья не может не повесить меня. Кто поверит такой, как я, если у меня нет способа доказать мою невиновность? И что тогда станет с моей матерью? Как она будет жить? Кто будет за ней ухаживать? У нас нет родных, нет никаких средств к существованию.
– Когда здоровье вернется к ней, – сказал я упрямо, – она, конечно, подыщет что-нибудь.
– Жена фанатика и мать убийцы? Кто даст ей работу? И вы не хуже меня знаете, что работать она не сможет еще много недель.
Сказать, что это лжезабота, ибо неизвестно, проживет ли она еще хоть неделю, я не мог. И да простит меня Бог, другого утешения я найти не сумел.
– Мистер Кола, мне надо задать вам вопрос. Сударь, сколько платит доктор Лоуэр?
Я не сразу понял, о чем она говорит.
– Ты